Ничто не вечно под луной: Между двумя мирами (СИ)

— Д-д, — начал Жан и, собрав всю свою силу и мужество, чётко произнёс: — Да.

— Вот как? — улыбнулся Иеремиил и выпрямился. И как только их зрительный контакт оборвался, Жан снова смог нормально дышать. — Что ж, раз тут такое дело, думаю, что сможем обойтись несколькими летами тюрьмы, чтобы этот Хранитель более не поддавался грязным речам. Последнее слово за тобой, Селафиил.

— Тут не о чём думать, — вставил своё слово Уириил, и Жан еле сдержался, чтобы не дать этому крылатому говнюку отменную оплеуху.

Селафиил тем временем с ответом не спешил, и каждая секунда тишины всё сильнее и сильнее играла на нервах Жана. Он бросал быстрые взгляды то на задумчивое лицо Архангела, то на так и не двинувшегося ни разу Армина. Лишь одно слово Селафиила отделяло Арлерта от того, останется он собой или навсегда перестанет существовать. И когда Кирштайн уже хотел заорать от этого давящего молчания, Селафиил подал голос:

— Вся эта ситуация очень расстраивает меня, я действительно возлагал на тебя большие надежды, Хранитель Армин. — Архангел вздохнул и сложил руки в молитвенном жесте. — Я принимаю предложение Иеремиила. Я поручаю его тебе, Брат, — обратился он к Иеремиилу. — Хранитель Армин, я отменяю твоё предыдущее наказание и дарую тебе новое: отныне ты лишаешься титула Хранителя и отправляешься отбывать срок в Небесной тюрьме до тех пор, пока твой разум не очистится от скверных мыслей и ты не придёшь к равновесию.

Уриил цыкнул и подпёр подбородок кулаком; весь его вид так и говорил, что он более чем недоволен таким исходом. Двое военных подняли Армина и, следуя за Иеремиилом, повели его к выходу. И от взгляда на друга сердце Жана бешено заколотилось: Армин ступал неуверенно, оступаясь, и непременно бы упал при первом же шаге, если бы его не держали, белоснежная рубашка посерела и пропиталась потом. Жан не видел его лица из-за длинных волос и поникшей головы, но вряд ли тот сейчас улыбался. Да и сам Жан не знал, что он сейчас чувствовал — с одной стороны, он был рад, что Архангелы смиловистились и отменили Очищение, с другой — Армина ждала тюрьма, да и не известно ещё, что будет с ним самим.

— Сын мой, Жан. — Голос Селафиила прозвучал так неожиданно, что Кирштайн вздрогнул и тут же склонился к земле. — Меня огорчают твои неправедные речи, ты позволил своему другу сбиться с правильного пути.

«Да, это было безрассудно», — мысленно согласился Жан.

— Но, — продолжил Архангел, — ты осознал свою ошибку и даже взял на себя ответственность. Именно поэтому в этот раз я прощаю тебя, но только в этот раз. Ещё один промах, и наказание будет суровым. Ты внемнил, сын мой?

— Да, милостивый Селафиил, — покорно ответил Жан.

— Рад это слышать.

Селафиил и Уриил встали со своих мест и, оправив туники, направились к выходу. Когда Уриил проходил мимо Жана, их взгляды встретились, и Кирштайн увидел в нём столько презрения к нему, что будь оно каплей воды, им можно было бы затопить весь Рай.

— У тебя десять минут, — напомнил охранник и вышел за дверь.

Жан проводил его взглядом и, собравшись с духом, подошёл к деревянной решётке камеры. Армин сидел на полу, вытянув ноги вперёд и подперев спиной каменную стену, его голова была наклонена вперёд, и поэтому Жан не мог видеть его лица. В груди больно кольнуло — Армин прошёл, хоть и частично, процесс Очищения, Жан никогда не видел, как это происходило, но, судя по внешнему виду друга, это явно было не приятно.

— Эй, Армин, — Кирштайн присел на пол и ухватился за решётку, — это я, Жан, ты помнишь меня?

Армин не ответил ему и даже не пошевелился, и когда Жан хотел ещё раз позвать его, тот заговорил — тихо, с придыханием, почти мёртвым голосом.

— Они забрали его у меня, — Армин сглотнул и поднял голову. — Море, что показал мне Эрен, я забыл его.

Жан широко раскрыл глаза и с силой сжал прутья решётки — он всё-таки не успел. В пустых глазах напротив больше не было шумного морского прибоя, лазурная вода более не плескалась в них. В них не осталось жизни, и даже ярко-голубой цвет радужки стал каким-то грязно-серым.

— В них ведь больше нет моря, я прав? — с надеждой спросил Армин. Жан закусил нижнюю губу и отвёл взгляд. — Ясно.

Жану хотелось кричать от раздирающего его сожаления. Если бы он тогда не настаивал, если бы он только принял смерть сына, Армин бы не оказался в таком положении, он бы не страдал сейчас из-за него.

— Прости меня, если бы я…

— Самое дорогое воспоминание отражается в наших глазах, — прервал его Арлерт. — Меня вот всегда интересовало, почему у тебя в глазах колосится рожь.

Жан прислонился к решётке спиной и задрал голову.

— Это случилось, когда мне было пять, — начал мечтательно он. — Мы тогда летом поехали с родителями на озеро и остановились на трассе возле ржаных полей, чтобы немного передохнуть. Колосья были настолько высокими, что, даже подняв руку, я не мог достать до их верхушек. Я бегал между рядов и представлял, что плаваю в огромном озере и сражаюсь с сухопутными акулами.

— С сухопутными акулами? — усмехнулся Армин.