Ничто. Остров и демоны

От бега сердце у меня колотилось и стучало. Хуан двинулся к Ронде-де-Сан-Антонио, пошел по ней; я — следом. Вдруг он повернулся и пошел назад, и мы чуть было не столкнулись. Видимо, он был совсем не в себе, потому что даже не заметил меня, хотя прошел буквально рядом. Дойдя опять до площади, Хуан свернул теперь на улицу Тальерс. Прохожие здесь нам не попадались, фонари, казалось, горели более тускло, мостовая была вся в выбоинах. На развилке Хуан снова приостановился. Вспоминаю, что там была водоразборная колонка, из плохо закрытого крана текла вода и на мостовой стояли лужи. Шум, доносившийся от светлого квадрата, — там улица выходила на Рамблас — на мгновенье приковал к себе внимание Хуана. Потом он повернулся и быстро пошел по улице Рамальерас, такой же кривой и узкой, как Тальерс. Я — бегом за ним. Из какой-то запертой лавки тянуло соломой и фруктами. Над каменной стеною всходила луна. Кровь во мне бежала сильными рывками, в том же ритме, что я сама.

Всякий раз, как в просветах улиц мелькала Рамблас, Хуан вздрагивал. Запавшие глаза его расширялись, он судорожно их таращил. Прикусывал щеки. На углу улицы Кармен, освещенной ярче других, он остановился, подпер локоть ладонью и стал задумчиво поглаживать скулы, словно совершал какую-то трудную работу, требующую невероятного напряжения ума.

Пробегу нашему не было конца. Я не имела ни малейшего понятия, куда шел Хуан, да, в сущности, это было не важно. В голове у меня засела одна навязчивая идея: я должна идти за ним; мысль эта настолько захватила меня, что я даже не подумала зачем. Уже потом я поняла, что мы могли сократить этот путь вдвое. Мы прошли через рынок Сан-Хосе. Под высокими сводами гулко отдавались наши шаги. Ряды запертых ларьков напоминали кладбищенские памятники, и в слабом желтоватом свете редких фонарей, едва освещавших это огромное помещение, затаилась великая печаль. Крысы, огромные, как кошки, заслышав наши шаги, разбегались в разные стороны, поблескивая маленькими глазками. Некоторые крысы, самые жирные, приостанавливались, собираясь, быть может, броситься на нас… Пахло сразу и прелыми фруктами, и гнилым мясом, и тухлой рыбой. Сторож недоверчиво посмотрел на нас, когда мы вышли из лабиринта переулков, торопливо шагая друг за другом.

Дойдя до Госпитальной, Хуан стремительно бросился вперед, словно его притягивали огни Рамблас, которой он как будто все время избегал. Мы оказались на центральной части улицы. Я шла почти рядом с Хуаном. Он подсознательно ощущал мое присутствие, поминутно оборачивался, но хотя его глаза всякий раз скользили по мне, он меня не замечал. Вид у него был подозрительный, похоже, вор убегает от преследования, шарахаясь от встречных. Кто-то, кажется, сказал мне гадость, но даже в этом я сейчас не уверена, хотя, по всей вероятности, ко мне приставали и смеялись надо мной не раз. Мне не приходило в голову подумать о том, куда меня может завести это приключение и что же я стану делать, чтобы утихомирить человека, яростные вспышки которого были мне так хорошо известны. Меня успокаивало лишь то, что при нем нет оружия. Впрочем, волнение не давало мне не только собраться с мыслями, но даже свободно вздохнуть — оно до боли сжимало мне горло.

Хуан пошел по улице Конде-де-Асальто, кишащей народом и залитой в этот поздний час огнями… Я сообразила, что здесь начинается Китайский квартал. «Дьявольский блеск» его, о котором говорила мне Ангустиас, оказался жалким и кричащим; на стенах — афиши с портретами балерин и танцовщиц, повсюду ярмарочные балаганы. Музыка оглушала, огромные волны пронзительных звуков накатывали со всех сторон, создавая какую-то жуткую какофонию. Пробираясь сквозь людской поток, который, к моему отчаянию, по временам совсем скрывал Хуана, я живо припомнила виденный мною в детстве карнавал. Здешняя толпа действительно была какой-то странной, нелепой; мимо прошел мужчина с подведенными глазами, глядевшими из-под широкополой шляпы. Щеки у него были нарумянены. Все встречные казались мне ряжеными; крикливые, безвкусные наряды, шум, гам и винный перегар терзали меня. Я даже не напугалась, как в тот далекий день на карнавале, когда, притиснутая к маминым коленям, услыхала раскаты хохота и увидела смешные кривляния масок. Теперь же это было лишь обрамление кошмара, столь же нереальное, как все, что окружало меня во время этой погони.

Вдруг Хуан исчез из виду, и я в ужасе остановилась. Меня толкнули. Я подняла глаза и в конце улицы увидала гору Монжуич, чистое дыхание ночи окутывало ее сады.

Наконец Хуан нашелся: бедняга стоял у молочного магазина. Стоял я смотрел на освещенную витрину, в которой были выставлены пирожные с кремом. Хуан шевелил губами и задумчиво сжимал рукой подбородок. «Самое сейчас время, — подумала я, — тронуть его за руку. Заставить прийти в себя. Сказать, что Глория наверняка уже дома…» Ничего этого я не сделала.