Ниенна. Благословленная Смертью

Некромансерка замерла под своим одеялом, не двигаясь, и даже не моргая. Попыталась что-то сказать в ответ, но не вышло. Она только разевала беззвучно рот, как маленькая рыбка на льду у проруби.

— Я смотрю, дошло, наконец, — Ингвар с ухмылкой развел руки в стороны. — Ну, подпустишь к себе или так и будешь дальше угрожать убийством?

Девчонка не сводила с него глаз — враз потемневших, огромных, страшных. На бледном измученном лице они смотрелись изрядно пугающе.

«Сейчас швырнет в меня чем-нибудь. Подушкой, например. Или заклинанием потяжелее. И ни слова ведь не скажешь в ответ, заслужил. Устроил тут цыганочку с выходом».

Характер у Ингвара был не подарок с той самой поры, как мальчишка вступил в возраст отрока. Неуемная жажда новых впечатлений заставляла его выискивать приключения себе на задницу и родителям — на увеличение седых волос. А проснувшийся вредный нрав нет-нет, да и вынуждал матушку горько плакать.

«Ингварка, ты эту свою гиенистость перед нами не выказывай! — строго говорил с непослушным пареньком отец. — Мать пошто высмеял дурной шуткой с утра, когда она не сразу сообразила, с какой стороны переговорный кристалл включается? Она образования нормального в юности не получила, потому как работала, чтобы дети ее учиться нормально могли, дурья твоя голова! А ты чем ей платишь? Вот ей-боги, в зверинец на экскурсию свожу, посмотришь, может, и впрямь родича своего признаешь!»

Обещание отец сдержал. Сутулые мускулистые гиены с ехидно ухмыляющимися пастями юному Ингвару очень не понравились, и выводы правильные он сделал. Над матушкой смеяться прекратил, начал над соседскими детьми. А потом родилась Хелена, времени на пакости стало резко не хватать, он и бросил. Не очень-то и хотелось. Тайком обряжать крохотную сестру в мамины платья да бусы оказалось намного интереснее.

Как же давно это было! Десять зим всего минуло, а кажется, что в прошлой жизни.

В этой же он стоял посреди собственной кузницы в глухой рабочей слободе. И открывал некромансерке, которую знал до этого всего три дня, свою самую главную тайну.

Конечно, от страха и хорохорился. Как знать, что Ниенна задумает в отместку? Вдруг расскажет подруге, та — Сабуру, и разойдется недобрая молва по всему северному краю? А там до изгнания недалеко, до Инквизиции с их пытошными…

Ниенна, замершая на столе неподвижной статуей, наконец, моргнула раз, другой — и вдруг разрыдалась. Слезы хлынули потоком, будто в кузне включили невидимый фонтан.

Не было больше холодной юной красавицы из столичного города, что гордо носила титул упырьей погубительницы. Осталась лишь маленькая фарфоровая куколка, изломанная грубыми тяжелыми сапожищами судьбы-злодейки. Несчастная девочка, изнуренная болью, которую не каждый мужик смог бы вытерпеть, не оборонив при этом слезу.

— Эй, ну чего ты, ну чего? — кинулся к ней Ингвар. Лоб и щеки вмиг налились стыдным мучительным жаром. — Ну прости меня, дурака самодовольного, и чего дернуло меня этот разговор затеять…

Ниенна вцепилась кузнецу в рубаху, притянула к себе и ткнулась лицом в грудь, продолжая реветь.

— Я тебя искала… думала не найду… по всем дорогам… звала днями и ночами… а тебя не было-о-о! — захлебывалась она жалобным, почти дитячьим плачем. — И я думала, уже все-о-о!..

«Чего болтает, выдумщица?» — мелькнула досадная мысль, но Ингвар даже не стал заострять на ней внимание. Гораздо больше его беспокоил тот факт, что Ниенна была холодная, как ледышка. Холоднее, чем Йохан, что вчерашним днем бегал по морозу в одной рубашонке и едва не свалился в полынью.

Он торопливо затянул одеяло поплотнее на дрожащем худеньком теле, обнял крепче, прижал к себе.

— Тише, тише, — бормотал он успокаивающе. — Все, я здесь. Ежели ты меня и впрямь искала, так все, нашла. Ну-ну, не реви. Согревайся…

Ингвар умел многое. Например, повышать температуру своего тела безо всяких опасностей для собственного здоровья и выпускать наружу таинственный драконий огонь, который мог согреть, но не обжечь, и не портил одежду. Вот и сейчас руки его, сомкнутые поверх одеяла, полыхнули пламенем. Кузнец аккуратно перенес левую ладонь Ниенне на затылок, и с удивлением ойкнул, увидев, как пламя вмиг исчезло в белых волосах. Словно корова языком слизнула.

— Еще, — ахнула девчонка. — Пожалуйста! Мне так… легче.

И тогда он закрыл глаза и вспыхнул весь.

Сколько они так сидели, близко-близко друг к другу, несколько минут или целую вечность? Последний лед настороженности и отчуждения раскололо на мелкие кусочки и смыло девичьими слезами. А главное — некромансерка потихоньку успокаивалась, сопя ему в грудь, и лишь изредка продолжала всхлипывать.

Ингвар чувствовал, как она тянет огонь в себя, как пламя впитывается даже сквозь одеяло. И удивительно — он в первый раз в жизни делился с кем-то своим внутренним жаром, но больно не было. Наоборот, утихала ярость, то и дело сжимавшая невидимым обручем виски, сглаживалось вечное раздражение, давно обосновавшееся в груди. Таял невидимый, но очень тяжелый булыжник, прочно сидящий на плечах с тех пор, как умерли родители.