Ниенна. Благословленная Смертью

Над Щедрым Полем и окрестностями с грохотом распускаются сказочные цветы, сияют драгоценные камни, машет здоровенным мечом огненный рыцарь, побивая крылатого змея. Деревенские смотрят в небо, открыв рты, и на их лица словно оседает волшебный звездопад.

Картинки мелькают перед глазами Ниенны все быстрее. Вот зачарованные гармонь и гусли начинают играть сами, давая музыкантам отдых. Дрожат в воздухе, словно под чьими-то невидимыми пальцами, и над площадью перед домом старосты плывут задорные звуки плясовой.

Вот Эдгар в съехавшем на ухо венке из одуванчиков крутит ладонями, сосредоточенно закусив нижнюю губу, и в руках его вдруг оказывается огромная охапка багровых роз, подобных тем, что растут в садах самого короля. Чародей с таинственным видом фокусника раздает цветы обступившим его девкам. Кто-то из молоденьких селянок больше не может сдержать эмоций и плачет, плачет от облегчения и радости — поганый некромансер пойман, никто больше не будет поливать землю кровью красавиц, жестоко вырывая им сердца.

Да, наверняка грядущие дни будут не слишком радостными. Наполненными постоянным трудом и семейными тяготами. Но сегодняшней ночью можно все. Сегодня каждая под этим небом, что сыплет людям на головы звезды, кометы и сияющих драконов — королева, достойная лучших цветов, и каждый — король, что может их дарить. Завтра наступит только утром. А впереди целая ночь, и кажется, что это так много, почти как тысяча лет.

Ниенна тоже плачет и смеется, вытирая слезы. Но ей здесь слишком шумно и светло, хочется туда, в ночь, в темноту и тишину. Она бредет за околицу, и земля плавно качается под ее ногами, словно убаюкивает, предлагая прилечь и забыться во сне.

— Не хочу спать, — капризно говорит она вслух собственным мыслям. — Танцевать хочу. Здесь.

Некромансерка кружится на залитом лунным светом репяном поле, раскинув в стороны руки. Хохочет, поднимая лицо к небу. Мир огромный и прекрасный, и даже если порой в нем заводятся всяческие гады — она знает, как с ними расправиться. И все на свете ей по плечу, любые испытания, любые напасти…

— Смотри, не запнись в борозде, — вдруг раздается из-за спины негромкий мужской голос.

Альбрехт Вельф собственной персоной. Стоит, сунув ладони в карманы, серебряные пуговицы поблескивают на темно-синем мундире. Хмурится недовольно. Его здесь только не хватало!

— Ты пришел мне вечер испортить? — шипит рассерженной кошкой Ниенна. — Не боюсь я тебя!

— Нет, просто нечего ходить по темноте одной. Ты после боя явно без колдовских сил, вон и заикаешься уже… — Альбрехт делает шаг навстречу и вдруг замирает. Глаза его удивленно расширяются. — Погоди, лялечка, ты что, нарезалась?

— Ничего я не нарезалась!.. — возмущается Ниенна, но боевик лишь хохочет в ответ.

— Да ты же на ногах не стоишь! Первый раз, поди, хмельное пробовала, ещё и на голодный желудок? Эх, ты, пьяница. Кто так делает? По уму же надо…

Часть Ниенны, та самая, что отвечает за разум, шепчет, что боевик прав, и надо бы вернуться в деревню и сесть на видном месте под его присмотром. Ведь Альбрехт — лидер их команды, ему виднее… Но вспыхнувшая ярость давит все доводы на корню.

— Сам ты пьяница! Я злодея победила? Победила! Ритуал жертвоприношения провела? Еще какой, и ни разу в читке заклинания не ошиблась! Я могу себя защитить! — почти кричит она, досадуя, что земля вдруг заплясала под ногами еще быстрее. — Хочу — гуляю, хочу — танцую! Хоть в деревне, хоть в чистом поле! А будешь мешать, я тебя…

— Ты меня — что? — с усмешкой поднимает бровь Альбрехт.

— Побью, — с тихой неуверенностью заканчивает Ниенна. Ей вдруг становится холодно.

Альбрехт словно этого и ждет. Расстегивает шерстяной мундир, небрежно кидает его на землю, оставшись в тонкой белой рубахе.

— Бей, — коротко приказывает он.

Ниенна шагает вправо, одновременно вытягивая руки перед собой. Заклинание Лизетты, способное подкосить ноги даже здоровому быку, удалось на славу! Жаль, стервец просто подпрыгивает, подтягивая высоко колени, и оно со свистом уносится вглубь полей.

— Мазила. Кто же бьет с такой задержкой?

Некромансерка щелкает пальцами, выпуская остроклювых призрачных птичек, что отнимают у врага часть жизненной силы. Но усталость действительно берет свое, творения получаются невзрачными и тусклыми. Альбрехт хлопает в ладоши — и птички истаивают в воздухе буквально в дюйме от его лица.

— Пьяница-пьяница, за бутылкой тянется, а бутылка не дается, пьяница дерется! — с хохотом вспоминает он обидную детскую дразнилку.

Весело ему, поганцу! Ниенну потряхивает от злости.

— Сейчас кааак возьму и кааак понос нашлю! — срывается она на визг. — Меня Азали научила!

— А вот этого не надо, — тут же перестает ржать боевик. — Потом стыдно будет обоим.

Он делает едва уловимое движение, затем шаг, другой — и вот уже Ниенна, ахнув, прижимается к его груди затылком. Одной рукой Альбрехт стискивает ей запястья, второй — обхватывает за плечи, не давая сдвинуться с места. И некромансерка, готовая всего минуту назад разорвать насмешника голыми руками, вдруг замирает, тяжело дыша.