Нигилист-невидимка

— Этот способ доступен не всем, но более прост, — не испугался Тетерников. — Ещё проще сделать как Халтурин и остаться в веках. Заменить силой бомбы силу мысли. Даю голову на отсечение, что его именем когда-нибудь назовут улицу. Народ любит большой масштаб. В истории остаются либо великие злодеи, либо великие созидатели. Есть ещё те, кто о них пишет. Они тоже остаются в веках. Этого у нас в Петербурге так и не поняли по скудости разума своего, — голосом, каким привык погонять школяров, приколотил к позорному столбу коллег литератор.

— Умно.

— Так дерзайте.

— Сначала я должен это переварить и усвоить, — молвил Савинков.

— Писать надо так, чтобы из-за текста проглянул автор, и читатель закричал от ужаса, — строгим учительским тоном заявил Фёдор Кузьмич. — Вы знакомы с Мережковскими?

— Не имел чести, — осторожно ответил Савинков.

— Вам полезно будет. Зиночка любит молодых талантливых авторов. Ей нравится вмешиваться в литературную жизнь вообще. Надо дать ей ваши рассказы. Они даже в плотной правке не нуждаются. Им потребна литобработка вплоть до полного переписывания, вот сатанесса пускай этим и занимается в охотку.

— Вы так считаете? — с грустью спросил Савинков.

— Всякий раз, когда лепишь из фекалий конфетку, чувствуешь себя Творцом. Гиппиус без ума от этого занятия.

— А вы? — подтолкнул его Савинков. — Вы же учитель по профессии, да и по призванию, надеюсь?

— А я не люблю молодых талантливых авторов, — упёрся Тетерников. — При всём их таланте молодость побеждает. Они даже на склоне лет ведут себя подобно детям, прости Господи! Вы хоть не будьте таким, Борис. Я читал ваши политические статьи. Как всякий молодой русский человек варшавского воспитания или польской крови, вы ненавидите всё косное и ратуете за прогресс, плохо представляя цену кратчайшего пути к намеченной цели. Пока что как публицист вы лучше, нежели писатель, и подозреваю, что как революционер вы лучше, чем публицист. Потому и спросил вас про яд. Хорошие истории обязательно пишутся кровью, — с назиданием сказал Тетерников. — Своей, чужой, неважно, но кровь должна быть.

— Кровь будет, — заверил Савинков.

Он поднялся.

— Мне пора.

Тетерников, не вставая, подал руку.

— Спасибо за содержательную беседу, учитель! — Савинков крепко пожал её.

Литератор поморщился.

— Ну вот, опять молодость победила, — ужалил напоследок Фёдор Кузьмич, водворяя на нос пенсне.

— А я знаю ваш секрет. Я только сейчас понял, как вам лучше убить маленького наследника.

— Как же?

— Придите домой. Дождитесь ночи. Плотно завесьте окна. Сядьте за стол и положите перед собой перо и бумагу.

— Если долго глядеть на лист белой бумаги, можно испугаться, — прошептал Тетерников, глаза широко раскрылись за стеклами пенсне.

— Вы это понимаете даже при ярком солнечном свете, — усмехнулся Савинков. — А что будет ночью… В комнате будете наедине — вы, бумага и свечка. И вы спросите у бумаги, как убить.

— Вы дьявол! — проронил Тетерников. — Я видел бесов, но вы — дьявол. Вы явились днём, не убоявшись солнца. Вы — аццкая сатана!

Савинков посмотрел на литератора с глубоким пониманием и печалью.

— Мой тесть, Глеб Иванович Успенский, умер прошлым мартом в Петербургской психиатрической больнице. Не шутите с нечистой силой. Не надо, Фёдор Кузьмич.

* * *

«Что ж, если я сатана, которому Господь попустительствует нести в мир испытания, то не есть ли я орудие Его любви? Не мир я принёс, но меч, не так ли? И если Спаситель принёс в мир острый меч, то ни делом ли Божьего промысла будет принести меч и мне? Меч или… Динамит!» — как-то само собой явилось в голову правозащитнику, отчего Савинков демонически хохотнул.

С проезжей части от него шарахнулись кони.

19. МОРАЛИТЭ

Одинокая женщина, лишённая средств к существованию, может представлять опасность для общества. Будучи обеспеченной, она же становится врагом государства.

До глубокой ночи делали обыск. Четырёхкомнатная квартира вдовы инженера Чалкина оказалась захламлена удивительно вздорной макулатурой. Это была не типовая библиотечка из тех, что заботливо составляют местечковые социалисты-революционеры, а потом рассылают приготовленный и расфасованный яд по всей стране. В сундуках и на антресоли обнаружили целый склад запрещённой полиграфической продукции. Свежие номера газеты «Искра», подшивку журнала «Заря» за минувший и позапрошлый год, экстремистская «Свобода» недавно разгромленной Рабочей партии политического освобождения России, и даже «Террористическую борьбу» Николая Морозова местного издания — характерные грязные оттиски на хорошей бумаге. Нашлась свежеотпечатанная «Освободительная борьба» Джина Шарпа, на бумаге попроще и с тем же сбитым шрифтом. Но не эти мерзости, а источник их возбудил рвение жандармов.

— Кому вы передавали образцы брошюр и прокламаций для размножения? — с наскока попытался найти ответ Ногинский, но Галина Ивановна усмехнулась и едва не сплюнула на его начищенные сапоги.

Строптивость была фамильной чертой Галкиных.