Ника

С гордо поднятой головой шла она по улице, вскинув на плечо лопату. Шла скоро, поблескивая голыми икрами. Из-за Волги поднималось расплавленное солнце, бросая на стеклянную реку нестерпимо блестящие лучи. Лицу и шее становилось тепло, веки дрожали от золотых нитей, протянувшихся от солнца до самых глаз. Далекий лес, облитый тонким румянцем, был четок, как рисунок.

Сходились люди, и бойкий говор их разносился далеко по низинам. Охапки тумана плыли над луговыми озерами, цеплялись за кусты тальников, разрывались и таяли.

Хрустя камешками, вонзались в землю лопаты, стучали кирки и ломы. Стихал говор. Только дыхание вразнобой вылетало из полураскрытых ртов. Взлетали и с легким стуком падали на зеленую траву красноватые куски глины.

Тяжело было копать тугую, неподатливую глину, до боли напрягать поясницу и руки, но Ника превозмогала усталость. И не потому, чтобы не заметили слабость люди (этого не любят в артельной работе), а для себя. На этой тяжелой работе она поняла, что воля может быть сильнее физических ощущений. Бывало, доработается до того, что поясницу режет боль, ладони в лопнувших мозолях жжет черенок лопаты, в висках шумно стучит кровь и в глазах кружатся разноцветные искры. Самое сильное желание в такие минуты — выпустить из рук лопату, мешком упасть на землю и лежать неподвижно, чувствуя каждую клетку ноющего тела. Она и делала так, но после отдыха тело становилось непослушным, движения рук путаными, и требовалось время, чтобы «разломаться».

Однажды, вычитав в журнале о «втором дыхании» у спортсменов, Ника решила испытать это на себе. Когда усталость дошла до того, что, казалось, больше нет сил сделать малейшее движение, она заставила себя «копнуть разок». Хотя с большим трудом и с напряжением воли, но это ей удалось. «Еще разок… Еще!..» Ум и нервы упрямо требовали движений тела, а оно бунтовало, но подчинялось, медленно и неохотно. «Пять… шесть…» — считала Ника в уме броски земли лопатой. После двадцати перестала считать и работала автоматически, как механизм, запущенный внешней силой.

В этот день она едва дотащилась домой и повалилась спать, не в силах даже поужинать. Спала непробудно и встала чуть свет, радостно осознавая себя иной, незнакомо новой.

На третий день, когда рытье траншеи заканчивалось, пришел Венков, похвалил людей, поблагодарил.

— Дело, конечно, хорошее, — сказал Славка. — Но неразумно. В городе уже давно в ходу землеройные машины, а мы лопатами копаем. Отсталость!

— Правильно! — послышалось с разных сторон.

— Сколько человеко-дней мы затратили? — продолжал Славка. — А маленьким экскаватором во много раз быстрее было бы.

— Это верно, — согласился Венков.

Славке хотелось поговорить с председателем на народе, и он дал себе волю.

— Зачем было нам десять лет учиться, аттестат зрелости получать, если мы наравне с малограмотными лопатой да вилами орудуем?

— Если бы машины… — зашумели парни. — А машин мало, только в полеводстве…

— Поймите нас, молодежь, Николай Семеныч, — важно, как с трибуны, говорил Славка, наступая на Венкова. — Скажем, нельзя инженера ставить к станку простым рабочим. Это бесхозяйственно. А давать лопату в руки людям со средним образованием тоже бесхозяйственно. Так я говорю, ребята?

— Так!

— То-то и оно! — Славка швырнул окурок, посмотрел на Венкова, как победитель на побежденного. — Помню, писали в газетах, чтобы, значит, ликвидировать разницу между умственным и физическим трудом. А я все руками, все руками. Дайте работу по душе, по знаниям. Дай мне водопровод в избу, ванну, чтобы я после грязной работы мог выполоскаться…

Поднялся смех, шум, выкрики.

Славка осердился:

— Я серьезно, а вы меня на смех.

— Не все сразу, — ответил Венков. — Придет время, будут и ванны в домах сельских жителей. Но для этого надо поработать теперь.

Ушел председатель.

— Давай, ребята, кончать, — сказал старший.

Люди принялись за работу, продолжая начатый Славкой разговор.

— Главное — молодежи хочется получить специальность, — подала звонкий голос Лиза. — Специальность — твердость в жизни. Вот что я? Повариха. Назначили на сев, работала. На уборке опять же буду… А специальности повара у меня нет. Меня ни в какую столовую не примут. Без диплома. Умею щи да кашу варить, кашу да щи. А пошли меня в кулинарную школу, обучи, тогда мне цена другая и сама на себя я по-иному взгляну.

— Фестиваль молодежи в Москве был. Всемирный, — сказал Славка, облокотясь на лопату так картинно, словно позировал перед фотографом. — Туда лучших поваров со всей страны свозили.

— Ну вот, а я что говорю, — отозвалась Лиза.

— Вот и тебя бы вызвали в Москву, — продолжал Славка, насмешливо кося глаза на Лизу, — и сказали бы: «Сготовь, Лизавета Евдокимовна, жареные бананы, для индонезийцев».

Все прекратили работу и слушали, посмеиваясь.

— Свари, Лизавета Евдокимовна, для китайцев суп из ласточкиных гнезд.

Девушки прыснули, давясь смехом.

— Поджарьте лягушек для итальянцев и французов.

Сдерживать смех девушки не могли и расхохотались. Лиза, серьезная и заинтересованная разговором, развела руками:

— Не умею, уважаемые, не обучена. Щи да кашу, пожалуйста.