Ника

Вскоре после войны построили первую в области асфальтированную дорогу, связавшую областной центр с небольшим городком, прославленным цементными заводами. Днем и ночью шли по дороге цементовозы, катили грузовики с известью, зерном, с товаром для сельских лавок, с колхозниками на базар. Узкую дорогу местами уже разбили, но водители, измотанные грунтовыми проселками, радовались и этой благодати.

Грузовик из Усовки ехал на станцию Сенная за шлаком. В кузове сидели девушки, пели, смеялись. По сторонам дороги лежали убранные поля, темнели по холмам нагие дубравы, ютились вдоль речек и оврагов деревни. Машина взвихривала снежную крупу, смешанную с пылью, резкий поток воздуха холодил лицо. На поворотах девушек толкало друг на дружку, и они взвизгивали, довольные стремительным движением.

На Сенной, узловой станции, было оживленно. Прошел пассажирский поезд с Алтая на Украину, и Ника физически почувствовала сладость дальнего путешествия. Но сейчас она не завидовала пассажирам: сейчас она была захвачена собственным движением.

Дружно накидали в кузов шлак. Пока водитель ездил в Усовку, гуляли по станции, по поселку, заглядывали в магазины, на вокзал, привлекая внимание своим необычным видом с лопатами в руках. И даже от этого было озорновато-весело, легко на душе. Два молодых офицера-летчика засмотрелись на них. «Три грации в ватниках и валенках», — сказал один, толкая другого в бок. «Славные девушки, — ответил тот. — А рыжая-то недурна… глаза серебристые». И от этой мимоходом брошенной фразы Нике стало радостно.

На другой день засыпали «черные» полы и потолки. С хрустом вонзались лопаты в шлак, скрипели лесенки под ногами девушек, таскавших носилки, стучали молотки и топоры.

Алексей Венков сидел верхом на стопке досок, в четыре руки с другим плотником строгал двуручным рубанком. Малахай лихо сдвинут на затылок, куртка расстегнута, красную шею обдувает ветром.

— Алеш-а-а! — певуче кричит ему Ника и приветливо машет рукой.

В ответ он только подмигивает и сильней налегает на рубанок.

Его добродушная улыбка нравится Нике, тревожит ее, и она думает о нем просто, тепло, нежно.

А когда плотники настилали и сколачивали полы, руководивший всей работой дед Лавруха беззлобно покрикивал на девушек:

— Складай доски в порядок, а не бросай как ни попадя!

Окрик только потешал девушек, вносил оживление.

Ника все делала с увлечением: таскала кирпичи и доски, выгребала мусор, обмазывала стекла, а когда пришло время побелки, взялась за малярную кисть.

Почти каждый день Алексей провожал ее до дома, шел рядом, болтал о чем попало. Ника видела, что нравится ему, и это было ей приятно. Не понимала она только одного: почему он застенчив с ней. Сколько раз она невольно заставляла его краснеть и про себя потешалась над ним. Ну что за парень! Недурен, неглуп, на народе орел, а наедине с ней тетеря тетерей!

Однажды она спросила, были ли у него увлечения девушками.

— Есть одна девчонка, — ответил Алексей, — вместе учились. Мне она нравится. Я даже однажды пострадал за нее.

— Это интересно! Расскажи!

— Чего тут рассказывать. Учительница выставила ее из класса. Я считал это несправедливым и тоже вышел в знак протеста. За это мне сбавили отметку по поведению.

— Это и все? — разочарованно спросила Ника.

— Все.

— А я думала, что-нибудь захватывающее. — Подумав, она спросила со свойственной ей непринужденностью, к которой никак не мог привыкнуть Алексей: — Так ты увлекался этой девушкой или она тебе только нравилась?

— Она мне и теперь нравится. А увлечение — это, наверно, что-то более сильное.

— Увлечение — это когда на уме только этот человек… постоянно, всегда и везде, он живет в сердце, этот человек…

— Ты уже испытала это?

— Нет еще… Но хочется испытать.

— За чем же дело стало?

— Вот чудак! Это же не должно делаться намеренно, это должно случиться нечаянно, помимо воли, неожиданно… Чего ты смеешься?

— Да так.

— И ничего смешного в этом нет.

— Почему девушки мечтают о любви?

— А парни не мечтают?

— Нет! — Алексей вдруг захотел показаться видавшим виды и охладевшим к жизни молодым старичком. — Я, по крайней мере, не трачу на это время.

— Значит, ты сухарь!

— Да еще заплесневелый, — с наигранной веселостью ответил Алексей.

— А известно тебе, что за плесенью наступает червивость?

Алексей обиделся: «Больно уж ты языкастая!» Однако виду не подал.

Но Ника заметила в нем перемену и продолжала говорить, смеясь:

— Я буду звать тебя Сухарь Сухаревичем? Хорошо? Это так идет к тебе!

Не найдя что ответить и не умея попасть в шутливо-насмешливый тон, каким говорила Ника, Алексей чувствовал себя униженным и вызывающе молчал.

Так и разошлись они на этот раз молча, и Алексей не стал ее провожать после работы, а вскоре Ника перестала приходить на строительство клуба.

* * *