Ника

— Из райкома комсомола есть указание, чтобы комсомольцы, молодежь учились на механизаторов. Понимаешь, машины будут, а работать на них некому. У нас создаются кружки, а отец говорит, что с будущей осени в школе будут готовить механизаторов. Выпускники получат не только аттестат зрелости, а еще права тракториста, шофера… Я буду в уборку на автомашине работать, сдаю на третий класс.

— А я при чем? — Пухлые губы девушки выпятились, в лице еще больше обозначились не по-женски крупные черты.

— Выучись на штурвальную. Знаешь, как весело поработаем.

— Не знаю, надо подумать.

— Нет, ты, по-моему, не сможешь работать на машине.

— Это почему не смогу? Почему?

Все лицо ее вспыхнуло, зеленоватые глаза побелели от обиды.

Спустя несколько дней он столкнулся с ней, когда она выходила из церкви.

— Ты в церкви была?

Она едва подняла на него глаза и грубо ответила:

— Была. Сам видел. Беги в комсомол, доноси!

— Да что ты, право, какая!..

— Ну, нотацию читай!

Не слышала, как Алексей ответил, что находит ее поведение странным, не заметила, как он покачал головой. Перед глазами стояло недавнее, поразившее ее… В слабо освещенной церкви, где из каждого угла смотрела глубокая пугающая темнота, шло богослужение. Сгорбленные старушки клали земные поклоны, и восковые свечечки с желтыми язычками дрожали в сухоньких руках. Под высокими сводчатыми потолками старушки казались крохотными странными существами. Подновленные иконы с плоскими лицами святых поблескивали неуверенно, безнадежно, не в силах пробиться сквозь наступающую темноту. Пещерным, первобытным, веяло от колеблющихся теней, размытых очертаний толстых колонн, сводов с железными перекладинами. Витые из железа решетки на узких, спрятанных в толще стен окнах не пропускали дневного света и виднелись серыми, размытыми пятнами. Вкрадчивый голос монотонно доносился откуда-то из-за старушек и дробился в каменных закоулках. Этот живой голос проникновенно произносил непонятные слова, в ответ на которые старушки шептали и прикасались лбами к холодному каменному полу.

Так вот в какой мир звал ее отец Борис! В тот вечер, зайдя к нему из клуба, она между прочим пожаловалась на плохое настроение.

— Сядьте, дорогая, — пригласил ее к столу отец Борис. — Пейте чай, а я подумаю о вас.

— Что вам думать обо мне?

— А как же? Душа ваша в смятении, и я должен помочь вам. Что вас тревожит, от чего нет вам покоя? Вот вы сказали: «скука». А чем лучше веселье? Что оно дает? Одна суета.

— Скука заедает меня оттого, что время идет, а я топчусь на одном месте. Неужели так будет всю жизнь?!

— Всех ждет одна участь: врачей и больных, пастухов и овец, потому что…

— Но ведь каждый стремится к чему-то! — вскрикнула она.

— В этом и беда. Куда бы ни стремился человек, он вернется к одному: для всех людей — мудрых и глупых, богатых и бедных, знатных и безвестных, властителей и рабов — один вход в жизнь и один исход из нее: смерть. Солнце всходит и заходит и снова спешит к своему месту, чтобы восходить. Реки текут в море и возвращаются к истокам своим, чтобы снова течь. Нарождается род человеческий и умирает, чтобы пришел новый род для того, чтобы уйти и уступить место новому роду.

— По-вашему, не надо ничего делать, потому что «все в землю ляжет, все прахом будет»?

— Делающий всегда в беспокойстве — и днем и ночью. И что уже сделано на земле, все это было в веках, и больше того не сделать.

— Людей на земле становится все больше. Даже ради пропитания им приходится все больше трудиться, — возразила Ника.

— Умножается пропитание, умножаются и потребляющие его. Лучше горсть с покоем, нежели пригоршни с трудом и томлением духа.

Ника покачала головой, усмехнулась.

— Есть, есть люди, понявшие пагубность мирской суеты… Вот вы как-нибудь побывайте в церкви, поглядите на истинно верующих. Они умеют подняться над всем: над трудом, над заботами, над горем, над завистью, над алчностью. И души их ликуют, обретя покой и умиротворение…

Ника вдумывалась в слова попа, не очень веря, что он говорит искренне. Однако слушать его ей было интересно. Она не собиралась последовать его совету посетить церковь, а зашла случайно, неожиданно для самой себя. Проходя мимо, услышала песнопение и ради любопытства поднялась сначала на паперть, потом перешагнула порог…

Невероятной книжной стариной, запустением и бессмыслицей показалось все это Нике. И когда глаза ее встретились с гипнотизирующим взглядом отца Бориса, ее охватил такой сладкий испуг, что она выбежала из церкви и с облегчением глотнула свежий воздух. Домой шла торопливо, почему-то оглядывалась по сторонам.

Не подвернись ей Алексей, она скоро успокоилась бы, а он своим вопросом вызвал в ней желание побравировать тем, что она, комсомолка, ходила в церковь.

— В церкви чище, чем в нашем клубе, никто не курит, не ругается, нет пьяных! Можешь рассказать всем.

Недели через две, как-то среди дня, отец Борис пришел к Филатовым.

Поздоровался, сел, поглаживая бороду и не сводя глаз с Ники. Было в этом взгляде что-то ей непонятное, смущавшее проникновением в самое сердце.