Никаких принцесс [СИ]

— Глория! Она станет феей любой ценой. И ей это понравится! Так же, как нравится тебе.

— Мама, да ладно, всё же хорошо, — улыбаясь, встреваю я. — Пойдём выберем мне спутника, я очень хочу! Ну ма-а-ам!

Мама помогает мне встать и, бросив на бабушку один-единственный, зато очень красноречивый взгляд, ведёт меня к двери.

Бабушка смеётся, а Рауль кормит её с руки сахарными розами. Что-то толкается мне в голову при виде этой картины, что-то неприятное. С трудом я держу это в голове.

— Мам, а что ты говорила про… ну… демонолога?

— Ты очень из-за него переживала, — отвечает мама. Мы выходим в сад, на солнце, и мне снова становится легко и хорошо. — Вы расстались, если я правильно поняла. Ты… ты забыла?

— А? Нет. Просто мне теперь кажется… Я всё правильно сделала.

Мама неожиданно улыбается и счастливо смотрит на меня:

— Ну конечно, моя фиалочка. Ну конечно.

Что-то кажется странным, неправильным, и это чувство — единственное омрачает прекрасный яркий день. Мне нравится — почему раньше я думала, что это скучно? — сидеть на траве и следить за игрой висп. Или плести с ними венки. Я не пытаюсь сбежать, когда ко мне присоединяется Рапунцель с мамиными фрейлинами — они все уже большие друзья, кажется, на почве нарядов. Я слушаю их, и раздражавшая меня раньше словесная «очередь» Рапунцель теперь звучит музыкой, а феи уже не кажутся глупыми, легкомысленными болтушками.

Это всё то зелье, понимаю я. Глупо было обижаться на маму да и на бабушку тоже. Они действительно хотели как лучше. Им удалось усыпить — надеюсь, что навсегда — ту часть меня, которая постоянно волновалась, расстраивалась, оценивала других. Которая не могла просто наслаждаться солнцем, красотой цветов и сладкими ароматами Зачарованных Садов. Которая сбегала от людей или фей, которая боялась подпустить их ближе, которая не могла с ними запросто болтать. А мне же правда это нравится — когда я не одна. Мне приятно улыбаться шуткам — пусть и весьма плоским — фей и давать им и Рапунцель вплетать в мои волосы цветы.

Мне давным-давно не было так хорошо и спокойно. И если для этого нужно выпить какое-то зелье — ну и прекрасно. Надо попросить бабушку, пусть закажет ещё. И сказать ей спасибо. И маме тоже. Почему я раньше на неё обижалась? Как я могла быть с ней и бабушкой такой грубой? Мы же семья. Совершенно естественно, что они хотят мне добра.

Все в Садах хотят мне добра, а я подозревала их чёрт знает в чём. Как это грубо, как это неправильно с моей стороны…

Феи пытаются посвятить меня в тонкости ритуала выбора спутника — полдень приближается. Разговор очень быстро сваливается на обсуждение достоинств мужской внешности и мужского же характера. Я улыбаюсь, слушаю и нежусь на солнышке.

Почему раньше я так не хотела участвовать в этом… ритуале? Кто внушил мне, что тот, кого я выберу, обязательно сделает мне больно — словом или жестом?

— Ой, Виола, я же вспомнила! — кричит вдруг мне прямо в ухо Рапунцель. — Матушка, — так она зовёт Виллинду, — просила передать, чтобы ты ничего не пила за завтраком с мамой и бабушкой. Вот… Точно. Она ещё что-то говорила, но я забыла. Но вспомню. Обязательно вспомню.

Я улыбаюсь и успокаиваю её, что всё хорошо, всё замечательно. Совет крёстной опоздал, но он и не был нужным. Мне стало намного лучше после того зелья. Виллинда просто ничего не понимает — но она же ведьма, а не фея. А мы, феи…

Я замираю, вдруг сообразив, что только что, пусть и мысленно, по своей воле причислила себя к феям.

Но почему нет? Я же фея. Почему я раньше думала, что это плохо? Мне же нравится…

Полдень тем временем подкрадывается, как любопытный котёнок — тихонько, на мягких лапках. Всё ещё в розовом тумане, пронизанном солнечным светом и запахом роз (сладкий, приятный аромат — как я раньше могла его не любить?) я оказываюсь в беседке — тронном зале. Человеческий тронный зал это напоминает разве что наличием трона — высокого кресла, увитого плющом и розами без шипов. Как на нём можно сидеть, не раздавив цветы?..

Мама в золотом богатом платье, похожем на перевёрнутый тюльпан, в венке, так густо усыпанном золотой пыльцой, что не узнать корону невозможно, стоит у трона и улыбкой подзывает меня ближе. Я подхожу, замечая, как стихает шушуканье фей, писклявый приглушённый разговор трутней и даже виспы перестают носиться по залу, а чинно выстраиваются в ряд под потолком, цепляясь за белые цветы, напоминающие маленькие лилии. Становится тихо, так тихо, что слышно, как снаружи ветер перебирает ветви цветущих яблонь и где-то неподалёку звенит ручей.

Мама берёт меня за руку, шепчет, чтобы я просто стояла и улыбалась. Я стою и улыбаюсь, а она делает совершенно, на мой взгляд, ненужную вещь: представляет меня присутствующим как свою старшую дочь и наследницу. Зачем? Все же и так знают…