Никита Хрущев

— Неужели не понимаешь, что в тебе здесь заинтересованы больше, чем в ком бы то ни было из писателей страны, что ты первый поэт?

Хрущев сдержал обещание и 30 июля пригласил Твардовского. Проговорили два с половиной часа. Никита Сергеевич демонстрировал особое уважение к Твардовскому. Провожая, руку жал не менее трех раз:

— Будьте здоровы, будьте ближе к нам, чтоб нам с вами советоваться по делам литературы и искусства.

Хрущев доверял личному общению больше, чем бумагам. Если человек нравился, менял свое мнение о нем. Внимание первого секретаря ЦК КПСС к Твардовскому было замечено. Чуткий к перемене климата секретарь ЦК по идеологии М. А. Суслов тут же расположился к фавориту. В мае 1958 года, принимая членов Комитета по присуждению Ленинских премий, Михаил Андреевич задержал Твардовского:

— Я не мог сказать вам при всех, но теперь скажу, что мне очень нравится все, что вы делаете последнее время. Вы, оказывается, и в прозе... Да, у вас идет накопление на Ленинскую, — сказал, полагая, что больше всего этим осчастливит Александра Трифоновича.

По инициативе Хрущева в апреле 1958 года Твардовскому предложили вновь стать главным редактором «Нового мира».

Закончив поэму «За далью — даль», Твардовский обратился к читателю, от которого зависела вся советская литература. Отправил экземпляр поэмы Хрущеву с запиской:

«Дорогой Никита Сергеевич!

Мне очень хотелось сердечно поздравить Вас с днем Вашего рождения и принести Вам по этому случаю как памятный знак моего уважения и признательности самое дорогое сейчас для меня — заключительные главы моего десятилетнего труда — книги “За далью — даль”».

Через несколько дней уже ночью позвонил помощник первого секретаря ЦК по идеологии Владимир Семенович Лебедев, сообщил мнение шефа о поэме:

— Прочел с удовольствием. Ему понравилось, очень понравилось, благодарит за внимание, желает.

Без одобрения первого секретаря ЦК не печатали даже Твардовского.

В годы перестройки профессиональный партработник В. В. Прибытков не по своей воле оказался на работе в Главлите[29] и здесь впервые прочитал запрещенную его предшественниками поэму «По праву памяти» любимого им Твардовского. Прибытков достал из архива верстку поэмы, набранной для очередного номера «Нового мира». Верстка поступила в 4-й отдел Главлита. Виктор Васильевич увидел «верстку, испещренную подчеркиваниями и знаками вопроса, поставленными красным карандашом бдительного цензора. Почти все строфы подчеркнуты красным карандашом с массой вопросительных и тревожновосклицательных знаков на полях. Нередко по три кряду!» Не пустившие поэму к читателю цензоры все еще трудились в Главлите. «Потрясло меня, — пишет Виктор Прибытков, — то, что вины за собой они не чувствовали, а усматривали чуть ли не подвиг в том, что “зажали самого Твардовского”».

Многие прекрасные произведения литературы и искусства дошли до читателя и зрителя только благодаря Хрущеву.

Фильм «Чистое небо» знаменитого кинорежиссера Григория Наумовича Чухрая вышел на экраны в 1961 году и стал явлением в отечественном кинематографе. Но путь на экран был долгим и трудным. Когда закончили работу над фильмом, Чухрая вызвали в Министерство культуры.

Директор студии обреченно сказал:

— Все, доигрались. Придется мне отвечать за твои штучки!

Вошли в предбанник. Секретарь министра им улыбнулась, и Чухрай понял, что все в порядке — иначе бы она нос воротила.

Вышла Фурцева :

— Спасибо, товарищи. ЦК посмотрел картину и одобрил ее. Никита Сергеевич спрашивал, не надо ли чего?

— Спасибо, — ответил Григорий Наумович, — ничего не нужно.

Директор студии его поправил:

— Он скромничает. Ему квартира нужна, он в коммуналке живет.

Так режиссер получил квартиру.

«Если бы не Хрущев, — вспоминал Чухрай, — ни один из моих фильмов бы не вышел. И пока был Хрущев, я мог снимать. Он ведь тоже не был закрыт для воздействий . Для дурных тоже, но хорошее все-таки перевешивало. И хрущевское время было светлым на фоне того, что было до и что стало после».

Хрущев снова принял Александра Твардовского 20 октября 1962 года. Речь шла о повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

Хрущев встал навстречу, приветливо поздоровался. Александр Трифонович зафиксировал слова первого секретаря в дневнике

«Ну, так вот насчет “Ивана Денисовича” (это в его устах было и имя героя и как бы имя автора — в ходе речи). Я начал читать, признаюсь, с некоторым предубеждением и прочел не сразу, поначалу как-то не особенно забирало. Правда, я вообще лишен возможности читать запоем. А потом пошло и пошло. Вторую половину мы уж вместе с Микояном читали. Да, материал необычный, но, я скажу, и стиль, и язык необычный — не вдруг пошло. Что же, я считаю, вещь сильная, очень. И она не вызывает, несмотря на такой материал, чувства тяжелого, хотя там много горечи. Я считаю, это вещь жизнеутверждающая... И написана, я считаю, с партийных позиций.

— Надо сказать, не все и не сразу так приняли вещь. Я тут дал ее почитать членам Президиума. Ну, как, говорю, на заседании (в пятницу, 12.Х)? Ну, не сразу.