Никита Хрущев

— На самом деле? — иронически переспросил Подгорный.

— Точно, — подтвердил Петр Ефимович.

— Ты этому не очень доверяй, — предупредил Подгорный. — Есть пословица, что Москва слезам не верит.

С веранды второго этажа они увидели, что появился Брежнев.

Подгорный успел предупредить Шелеста:

— Ты только не подай вида, что знаешь, что он уже побывал у меня.

Брежнев опять завел разговор о том, как трудно работать с Хрущевым.

Перечислил его ошибки. Сельское хозяйство превратил в свою монополию. Проводит бесконечные реорганизации в народном хозяйстве. Разделил партийные организации на городские и сельские. Пренебрегает вопросами идеологии, говорит, что это болтовня, а нужна конкретная работа... Шелест повторил, что следует всем собраться и высказать свое мнение Хрущеву.

— Я же тебе говорю, что в откровенный разговор не верю, — не выдержал Брежнев. — Кто первый об этом заговорит, тот будет вышвырнут из состава руководства.

Шелест выразительно посмотрел на Брежнева, затем на Подгорного.

Николай Викторович вступил в игру :

— Довольно нам играть в жмурки. Ты, Петро, правильно пойми все, что делается. Чтобы решить вопрос, о котором говорим, надо выходить на Пленум ЦК. Без мнения Украины и членов ЦК, которые от Украины избраны, вопрос решить невозможно. Всем известно, что украинская партийная организация имеет большой вес и авторитет, да это и основная опора Хрущева. Поэтому тебе надо быть готовым повести откровенный, но осторожный разговор со всеми твоими товарищами, входящими в состав ЦК КПСС, а их на Украине немало — 36 человек. Возможно, поговорить надо с доверенным активом по всем вопросам, которые мы тебе изложили.

— Ради справедливого дела поговорить можно, — ответил Шелест, — хотя это очень рискованно и опасно. Но есть три человека, с которыми не могу вести никакого разговора, — это Сенин, Корнейчук и Иващенко. Эти люди в частном порядке могут сейчас же все передать Хрущеву.

Все трое, упомянутые Шелестом, считались личными друзьями Никиты Сергеевича. Секретарь ЦК КПУ Ольга Ильинична Иващенко курировала в ЦК Отдел оборонной промышленности; одна из немногих женщин на высших постах, она своей карьерой была обязана Никите Сергеевичу. Иван Семенович Сенин с 1953 года работал в Киеве первым заместителем главы республиканского правительства; с Хрущевым он учился в одной группе на рабфаке и дружил с юности. Известный драматург, Герой Социалистического Труда, обладатель пяти Сталинских премий и академик Александр Евдокимович Корнейчук в тот период не занимал административных постов, но со сталинских времен входил в состав ЦК КПСС.

Брежнев самонадеянно заявил, что берется переговорить с Ольгой Иващенко:

— Я с ихним братом умею вести беседы.

— Леня, ты не бери на себя слишком много, — посоветовал Подгорный, — а то с треском провалишься.

Шелест поехал с Брежневым по крымским хозяйствам. Осмотрели знаменитый тогда колхоз «Дружба народов». Председатель колхоза И. А. Егудин в честь высоких гостей устроил обед на открытом воздухе. Выпили. Брежнев стал спрашивать, как присутствующие смотрят на разделение обкомов и облисполкомов на городские и сельские — болезненный для аппарата вопрос. Раздел власти проходил сложно, тянул за собой всевозможные интриги и склоки и вызвал дополнительную ненависть к Хрущеву.

Все уходили от прямого ответа на брежневские вопросы. Лишь Илья Егудин откровенно сказал:

— Да нам все равно, лишь бы не мешали, меньше вмешивались в наши дела и обеспечивали всем необходимым — за наши же деньги.

Брежнев, надо понимать, рассчитывал услышать критику Хрущева.

Но сельчане не пожелали вступать в опасные политические разговоры:

— Вы же сами провели реорганизацию партийных, советских и хозяйственных органов. Вы и решайте, как дальше быть.

На обратном пути Брежнев спрашивал у Шелеста, отчего же «народ молчит»? Петр Ефимович резонно ответил:

— А почему вы в центре молчите, если считаете, что делается не так?

— Пойди поговори, — раздраженно пробормотал Брежнев.

Ольга Иващенко и Иван Сенин отдыхали в Алуште. Брежнев, Подгорный и Шелест поехали к ним. Все вместе погуляли в парке. Брежнев пытался остаться вдвоем с Иващенко, но не получалось. А к обеду приехала внучка Хрущева Юля с мужем. Откровенный разговор стал невозможен.

За обедом Брежнев провозгласил тост за здоровье Никиты Сергеевича.

На обратном пути Подгорный ехидно осведомился:

— Ну как, Леня, поговорил с Ольгой?

Брежнев буркнул:

— Вот проклятая баба.

П. Е. Шелест 12 августа по телефону доложил Хрущеву о делах в республике. Через день перезвонил Л. И. Брежнев, просил подробно пересказать беседу с первым секретарем. 21 августа в Киев прилетел Н. В. Подгорный. Шелест забеспокоился — дело затягивалось. Но если медлить, ситуация может стать опасной. Выяснилось, что «Подгорный тоже недоволен бездействием и инертностью Брежнева, и вообще не надежный он человек». Николай Викторович явно нервничал:

— Надо более решительно действовать, иначе нас могут предать.

Шелест спросил:

— Кто же это может сделать?