Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

В Нью-Йорк Кеннеди отправился в сопровождении Сэлинджера. Как только тот поднялся в свой номер в гостинице в Манхэттене, раздался телефонный звонок. Звонил Большаков. Казалось, он был осведомлен о каждом шаге пресс-секретаря Белого дома. Он очень просил встретиться с Харламовым, который прибыл в ООН вместе с Громыко и привез важное секретное послание, предназначенное только для ушей президента. Сэлинджер догадался, что связь заработала, и назначил встречу на 7.30 вечера в своем номере. Он предупредил Большакова, что ему с Харламовым нельзя появляться в холле отеля, где рыщет целая свора журналистов. Один из агентов секретной службы будет ожидать гостей у служебного входа и проводит их по назначению.

Едва обменявшись рукопожатиями, гости приступили к изложению цели своего визита. Первым делом Харламов поинтересовался реакцией Кеннеди на доверительную информацию, переданную через Сульцбергера. Сэлинджер ответил, что ничего не знает об этом.

Прошло около двух недель после приема отцом Сульцбергера. Отсутствие реакции из-за океана на его слова заставляли предположить, что они не достигли адресата. Отец торопился, его предложения Кеннеди должен узнать до выступления в ООН.

Харламов начал, торопливо глотая слова, излагать заученный им текст. Речь шла о слишком важных делах, чтобы допускать импровизацию. Большаков едва успевал переводить. Сэлинджер предложил не торопиться. Время есть. Президент сейчас на спектакле в бродвейском театре, потом будет ужинать с друзьями, так что в запасе несколько часов.

В сообщении отец отмечал, что наращивание американских вооруженных сил в Германии и ответное усиление советских формирований представляют реальную угрозу миру. Он предлагал вернуться к рассмотрению американских предложений по Берлину на будущей встрече. Пока же, по его словам, следовало воздержаться от нагнетания обстановки, а особенно не связывать стороны ультимативными требованиями. От них недалеко и до столкновения, ведь никогда нельзя знать точно, до какой черты противник готов уступать.

Отец предлагал не откладывать встречу надолго, так как все время присутствует угроза вооруженного столкновения в самом Берлине. Харламов особо подчеркнул, что Хрущева очень беспокоит, чтобы выступление в ООН не было бы столь воинственно и ультимативно, как телевизионное обращение 25 августа. Дальнейшая эскалация конфронтации может привести к непрогнозируемым трагическим последствиям.

Президент позвал к себе пресс-секретаря около часа ночи. Он не получал никаких известий от Сульцбергера. Видимо, тот счел предложенный отцом способ общения двух руководителей чересчур экзотическим.

Президент заставил Сэлинджера по нескольку раз повторять основные положения послания. Затем он долго стоял у окна, раздумывая. Наконец принял решение. «Послание можно трактовать лишь в том смысле, — произнес Кеннеди, — что, раз Хрущев готов выслушать нашу точку зрения по Германии, он не собирается заключать мирного договора с Ульбрихтом, по крайней мере в этом году. И это неплохая новость».

Несмотря на поздний час (половина второго ночи), президент разбудил государственного секретаря Дина Раска и не менее получаса обсуждал новость по телефону. Затем он продиктовал Сэлинджеру ответ, который тот должен был зачитать Харламову на следующее утро.

Кеннеди очень внимательно отнесся к предложению отца устроить встречу по Берлину, но связал этот вопрос с событиями, происходящими в Лаосе и Вьетнаме. Он закончил тем, что США займут выжидательную позицию, будут пристально следить за развитием событий.

Дух послания можно было назвать даже сердечным. Президент отметил, что намерение отца пересмотреть свою позицию по Германии вселяет надежду. Он высказал предположение, что это приведет к общему ослаблению напряженности.

Пьер Сэлинджер отмечает, к своему удовольствию, что тем не менее после получения письма от отца Кеннеди не поправил ни слова в своей речи перед ООН.

Но это не столь важно. Выступление президента отвечало предложениям отца. Тем более обнадеживало то, что такое решение Кеннеди принял раньше, самостоятельно. Значит, их намерения не раздувать конфликт совпадали в главном.

Утром Харламов скрупулезно записал пункт за пунктом переводимое Большаковым со слов Сэлинджера послание президента США Хрущеву. Оно ушло в Москву немедленно.

Так началось неформальное общение, в которое, кроме Большакова и Харламова с одной стороны, и Сэлинджера — с другой, оказались втянутыми и другие совершенно неожиданные люди, в своем большинстве совмещающие две профессии — журналистику и разведку. Общение прервалось со смертью президента Кеннеди, с его преемником отец предпочел обмениваться официальными посланиями.