Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Президент объявил «строжайший карантин с целью помешать доставке на Кубу всякого рода наступательного оружия. Всем судам, какой бы национальности они ни были и откуда бы они ни плыли, на борту которых обнаружат наступательное оружие, будет предписано остановиться и повернуть обратно. В случае необходимости блокаду распространят на другие грузы и корабли. Однако в настоящий момент, — продолжал Джон Кеннеди, — мы не намерены лишать кубинцев предметов первой необходимости, как это пытались сделать Советы во время блокады Берлина в 1948 году.

…Я приказал нашим вооруженным силам быть готовыми ко всякой случайности.

…Мы требуем сегодня срочного созыва Совета Безопасности, с тем чтобы были приняты меры против угрозы миру со стороны Советского Союза».

Немедленно после выступления президента вооруженные силы США перешли из боевой готовности № 5 в боевую готовность № 3, обеспечивающую возможность начать боевые операции немедленно. Обычно строго секретный приказ главнокомандующего на сей раз передали в заморские гарнизоны по радио открытым текстом. Президент его адресовал не столько командирам военных баз и авиакрыльев, сколько отцу. Кремлю.

Ночью на базу Гуантанамо самолетами началась переброска трех дополнительных батальонов морской пехоты. Обратными рейсами оттуда вывозили семьи военнослужащих. Все это передавалось по телевидению, американскому народу демонстрировалась решительность намерений президента.

Однако не обо всем сообщали по телевидению. Дотошный Макнамара подсчитал, во что обойдется вторжение. Для этого потребуется четверть миллиона солдат, не считая дополнительных 90 тысяч морских пехотинцев и десантников первого броска. Потери оценивались примерно в десять процентов от задействованного личного состава, то есть от 25 до 35 тысяч человек.

Чтобы подавить сопротивление кубинцев и обеспечить нормальную высадку, необходимо будет произвести две тысячи самолетовылетов.

Комитет начальников штабов считал обязательным придать десанту средства усиления — тактические ядерные ракеты «Онест Джон». Президент дал согласие, оговорив, что на оснащение их атомными боеголовками нужно испросить у него специальное разрешение.

В 11 вечера в Пентагоне получили известие, что первые пятнадцать «Юпитеров» на базе в Турции приведены в готовность к запуску.

По странному стечению обстоятельств в тот день арестовали Олега Пеньковского. Со времени его последнего донесения в Вашингтон прошло два месяца. Стиснутый плотным кольцом контрразведки, он физически не мог передать новую информацию. Ему в те дни было ни до Кубы, ни до ракет, ни до Хрущева или Кеннеди. Стало ясно, что Винн не успевает, контрразведчики дышали буквально в затылок. Пеньковский запаниковал. Он набрал условленный номер телефона, оставалось послать последнее прости своим новым друзьям? Хозяевам? Работодателям? Сигнал обговорили заранее, в самом начале сотрудничества. Подобную инструкцию имеет каждый агент, и каждый надеется, что ею не придется воспользоваться. Пришлось…

Но произнес Пеньковский не условную фразу, свидетельствующую о собственном провале, а совсем иную, тоже обговоренную заранее. Она означала, что Советский Союз наносит немедленный ядерный удар по Соединенным Штатам. Что это — ошибка? Или отчаянная попытка покончить с собой и со всей мировой цивилизацией одним разом?

На наше счастье, запал не сработал, принявшие сигнал Пеньковского разведчики из ЦРУ отнесли его к разряду ошибок, сбоев, искажений, неизбежно появляющихся в каналах связи. Президенту о паническом предупреждении даже не докладывали.

Порог своего кремлевского кабинета отец переступил около десяти часов вечера. Возможно, впервые после смерти Сталина ему пришлось приехать на работу в столь поздний час. Зал заседаний еще не наполнился, плотные двойные двери то и дело приоткрывались, один за другим входили приглашенные. Лица у всех выражали недоумение, смешанное с тревогой. Чем вызвано необычное как по времени, так и по срочности совещание, никто не сомневался. Но что конкретно произошло? Собравшихся давила, вжимала в стулья повисшая в комнате зловещая неопределенность.

Когда все собрались, отец повторил уже переставшее быть секретом сообщение о предстоящем выступлении американского президента.

— Речь, видимо, пойдет о наших ракетах на Кубе, — продолжал он. Отец оглядел присутствующих, его взгляд остановился на Малиновском.

— Проморгали, — с досадой произнес он.

Грузный маршал начал подниматься из-за стола, готовя слова оправдания, но отец только махнул рукой: «Что уж говорить. Сидите».

Ему предоставили слово первому. Родион Яковлевич полагал, что паниковать нечего, «США не могут так сразу, молниеносно, без подготовки предпринять вторжение… Даже если они объявят о нем, понадобится не менее суток… Не думаю, что следует приводить ракеты в часовую готовность».