Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Литовченко позвонил, передал просьбу отца приготовиться, отец заберет нас в город, завезет в резиденцию, а сами они пойдут в театр. Всем Президиумом ЦК.

На следующий день в газетах появилось сообщение о посещении отцом и другими товарищами в Кремлевском театре спектакля «У подножия Витоши», которым завершались гастроли в Советском Союзе Софийского национального театра имени Ивана Вазова.

На Кубе в момент начала трансляции послания отца к Кеннеди было 8 часов утра.

На послание Кастро с предупреждением о грядущей высадке Алексеев в тот день и ночь так и не дождался ответа из Москвы. Заснул он под утро. Казалось, прошло всего несколько минут, когда его разбудил телефонный звонок. Президент Освальдо Дортикос просил, точнее, требовал разъяснений: московское радио передает, что Советский Союз согласился на вывод своих ракет с Кубы. То, что звонил не сам Фидель, а Дортикос, уже само по себе говорило о многом. Посол не смог ничего ответить президенту. По его словам, он «почувствовал себя самым несчастным человеком на земле, представив к тому же и реакцию Фиделя».

Реакция действительно оказалась вулканической. Разъяренный Фидель уехал в войска: что бы ни думала и ни решала Москва, вооруженные силы Кубы способны и без посторонней помощи отразить агрессию. Четыре дня он уклонялся от встречи с советским послом. Алексеев просто не мог отыскать Фиделя Кастро, тот общался с ним исключительно через Освальдо Дортикоса. «Как с прокаженным…» — почему-то подумалось Алексееву.

Шифровка из Москвы пришла в посольство только в середине дня. Она ничего не разъясняла. По своей сути, только констатировала факт отправки письма Кеннеди. Основное место отводилось призывам, уговорам оставить в покое американские самолеты. Алексеев считал, что Кастро отвергнет призыв Москвы, сочтет подобное предложение оскорбительным.

Но он ошибался. В тот же день вечером ему доставили ответ Фиделя на послание отца. То, что ни Фидель, ни кто-либо еще из его близкого окружения даже не позвонил, не требовало разъяснений, но письмо выдерживалось в спокойных тонах.

Кастро писал: «Раньше нарушения воздушного пространства осуществлялись тайно, без юридических оснований. Вчера же правительство США попыталось юридически обосновать право на нарушение нашего воздушного пространства в любой час дня и ночи. Принять это мы не можем, так как это означало бы отказаться от наших суверенных прерогатив. Однако мы согласны избегать инцидентов именно сейчас, поскольку они могут нанести большой ущерб переговорам, и в связи с этим мы дадим кубинским батареям инструкцию не открывать огня, но только на время, пока ведутся переговоры, и без изменения нашего решения, опубликованного вчера в прессе, защищать наше воздушное пространство.

В то же время следует учитывать опасность того, что в существующей напряженной обстановке инциденты могут возникнуть случайно».

Кастро в принципе, с порога отверг любые разговоры о возможности проведения инспекции на территории Кубы. Здесь хозяин — кубинский народ, и он не позволит распоряжаться ни Вашингтону, ни Москве.

Что же касается главного, то письмо начиналось ссылкой на сделанное Фиделем в тот день обширное заявление. В противовес советскому посланию президенту США Кастро выдвинул свои пять принципов урегулирования кризиса:

1. Прекращение экономической блокады и всех мер экономического давления, которые США проводят против Кубы в разных частях света;

2. Прекращение всех видов подрывной деятельности, в том числе заброски на остров шпионов и диверсантов с оружием;

3. Прекращение пиратских полетов над Кубой с военных баз США;

4. Прекращение нарушений воздушного и морского пространства республики кораблями и самолетами США;

5. Уход американцев с военной базы Гуантанамо и возвращение оккупированной ими территории Кубы.

Отец был бы рад пристегнуть эти, с его точки зрения справедливые, требования к повестке дня назначенных в ООН переговоров, но изменить что-либо после воскресного послания уже было не в его силах.

Президент Кеннеди решил не собирать Исполком в воскресное утро 28 октября. Он хотел дождаться новостей из Москвы. В зависимости от этого предстояло принять решения.

Ожидание прервал звонок Роберта. Он сообщил, что посол СССР Анатолий Добрынин запросил о безотлагательной встрече. И снова томительное ожидание.

Встреча Роберта Кеннеди и Анатолия Добрынина не заняла много времени, реакция Москвы не вызывала сомнений — гроза миновала. Роберт поблагодарил посла, заверив, что до получения текста письма они ничего предпринимать не намереваются. Сейчас же он срочно должен проинформировать президента. После краткого разговора старший брат остался в Белом доме дожидаться послания отца, а Роберт впервые за эти сумасшедшие тридцать дней повез своих малолетних дочерей в манеж, смотреть лошадей. Он им давно обещал. Еще час тому назад ему казалось, что такой возможности могло и не представиться.

Когда американцы начали записывать передаваемое по московскому радио послание Москвы Президенту Соединенных Штатов Америки, часы в Вашингтоне показывали 9 часов утра.