Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Этим письмом завершился период гласности в переписке отца с президентом Соединенных Штатов Америки. Постепенно отношения возвращались в нормальное русло, письма опять пошли по дипломатическим и не совсем дипломатическим каналам, шифрованные или упрятанные в чемоданы эмиссаров, путешествующих с паспортами, позволяющими избежать любопытных глаз при пересечении границ.

Ночью, после театра, мысли отца вновь возвратились к турецким ракетам. Если Кеннеди стремился откреститься от данного в запале кризиса обещания, то отец очень хотел получить на сей счет письменные гарантии. Нет, он не то чтобы не верил президенту. Наоборот, отец проникся к нему расположением, доверием в значительно большей степени, чем позволяли позиции наших стран, расположившихся по разные стороны линии фронта. Отец теперь сам стремился к тем «особым» отношениям между двумя лидерами, которые рассчитывал построить Кеннеди, отправляясь два года назад на встречу в Вене. К тому же обязательства Белого дома о выводе ракет очень пригодились бы для внешнего употребления, для того чтобы утереть нос тем, кто неизбежно начнет вопить об отступлении под нажимом империалистических сил.

Отец решил написать Кеннеди личное конфиденциальное письмо. В понедельник, в первый день после пика кризиса, посол Добрынин передал послание Роберту Кеннеди. Тот проглядел врученные ему бумаги, пожал плечами, воздерживаясь от комментариев. Послание резко отличалось от предыдущих, отец нажимал на взаимное доверие и, что уж совсем необычно, многократно возвращался к теме возникновения отныне особых отношений между ним и президентом США.

Из сообщений Добрынина, Большакова, Фомина и других, неизвестных нам источников отец сделал правильный вывод: в вопросе о турецких ракетах братья Кеннеди в конфиденциальных разговорах с ним пошли значительно дальше, чем позволяли себе обсуждать в Исполкоме в Белом доме. Теперь отец стремился закрепить возникшее доверие, развить успех.

Основное место в письме отводилось проблеме вывода ракет из Турции. У Добрынина сложилось впечатление, что отец перебарщивает, идет напролом, но он смолчал. Опасения посла вскоре оправдались. На следующий день у него состоялась новая встреча с Робертом Кеннеди. Тот вернул письмо. По словам Роберта, президент уже начал действовать, он выполнит свои обещания, но об официальных соглашениях лучше не заводить разговора. Это только осложнит дело.

Отец не обиделся. Он все понял: президент Кеннеди не хочет оставлять в истории следов, боится, что его могут обвинить в потворствовании коммунистам. С этим ничего не поделаешь. Возврат письма — тактический шаг, главное, они, президент и отец, понимают устремления друг друга, могут доверять друг другу. Появились первые реальные ростки доверия. Но впереди еще лежал нелегкий и тернистый путь.

Белый дом сдержал слово, 29 октября Макнамара отдал распоряжение о ликвидации турецких баз к 1 апреля 1963 года.

Основным источником беспокойства отца теперь становилась сама Куба. Парадокс: все затевалось, чтобы защитить кубинцев от американской агрессии, и вот, когда кризис начал разрешаться, и дело сдвинулось, Кастро смертельно обиделся. На что? На то, что ему не удалось сразиться с американцами. Он настроился погибнуть героем, и такой финал… Теперь в Москве ломали голову, как уладить отношения со строптивцем.

Алексеев стремился лично переговорить с Кастро, убедить его в правоте Москвы. К каким только ухищрениям в эти послекризисные дни не прибегал посол. Он по многу раз в день названивал Освальдо Дортикосу, приезжал без предупреждения, надеясь застать у него Кастро. Но все тщетно.

Донесения Алексеева из Гаваны становились все нервознее. Казалось, от былой дружбы Фиделя с советским послом не осталось и следа. Отец чувствовал себя уязвленным до глубины души.

Особой заботой отца стало наметившееся сближение Кубы с Китаем. После объявления о выводе ракет «революционность» Кастро, его экстремизм усиленно подогревали из Пекина.

Фидель не желал воспринимать аргументов отца. Вывод ракет он оценивал однозначно: отступление, малодушие, капитуляция. Китайцы проклинали отца за сдачу позиций «бумажному тигру», пресса в США шумно праздновала победу над «красными». На этом фоне аргументы отца казались Фиделю неубедительными.

Мы несли немалый моральный ущерб. Наши акции на Кубе не только не поднялись, но резко упали. Кастро считал отца предателем.

В Москве во весь рост кубинская проблема встала в понедельник 29-го. Алексеев в своем донесении в красках описывал бурную реакцию Фиделя, сетовал на изоляцию, в которой он оказался. Требовалось что-то срочно предпринять. Отец предложил послать на Кубу Микояна, он уже побывал там, наладил неплохие отношения с Кастро. Главное, отец считал, что «нет для такого случая у нас лучшего дипломата, чем Микоян».