Никита Никуда (СИ)

Она начала про свадьбу, про прелести совместной жизни с непьющим племянником, про особенности сожительства с ним же, но пьющим, а далее сбилась на наболевшее: мол, реагировал нерегулярно, вяло себя вел, а я ж все же женщина, а не вещь. Не стоит благодарности такой брак.

- Очень рад вашему счастью, - прервал я. - Брачные игры я как-нибудь сам домыслю. Ты про казну что-нибудь выяснила? Ведь за этим тебя и заслали.

- А он про казну и не помышлял. Словно ее и не было. Не знал он про нее ничего. А этот червонец к нему как-нибудь позже попал. Уже после того, как я от него съехала.

- Почему так решила?

- Потому что неглупая.

- А может, никакой казны действительно нет?

- Вот уж не знаю теперь. Сама в сомненьях. Но если и Семисотов, и вы, и Кесарь, да и весь город - стало быть, есть. Все ее ищут. Нельзя нам отставать от других.

Я, покойный майор, Антон. Их жена. А тут еще пес вертится...

- Ах, как хорошо, - сказала она, прижимаясь ко мне ненадолго. - У нас теперь такие же запутанные отношения, как в мексиканском сериале. Хорошо бы перекусить, как следует, прежде чем отправляться черт-те куда.

- А к майору кто заслал? - спросил я наугад.

- К майору? - Она привычно замерла, выбирая ответ. - Тоже майор. Только милиции.

Майорами земля полнится. Словно с единой майорской матрицы штампуют их. Я-то, слова богу, подполковник уже.

- Рассказывай, не тяни. А то мы тут до вечера просидим.

- Это надо сначала начать.

- Ну так начни.

- В первый раз мы с Антоном тоже недолго пожили.

- Так ты еще раньше была с ним?

- Ах, это мой первенец. Так, кажется, говорят. - Так не говорят, но я терпеливо слушал. - Это первосупружество нам нелегко далось, - продолжала она. - Первый брак всегда комом. В общем, мы сочли, что эти отношенья ошибочные, и как-то после незначительной ссоры он меня... Ну, в общем, послал, - отчего-то застеснялась она. - То есть очень далеко, вы понимаете. Я и ушла. Далеко. С геологом. Геолог-одиночка у нас тут шлялся и промышлял.

- Самохвалов?

- Самуил. Вначале он у Собачьего болота все что-то искал. И я вместе с ним. Потом рыл по ночам за кладбищем. И даже нашел, не знаю что, в ночи рассмотреть не удалось, но очень обрадовался, хоть и воняло очень. Темно было. Он послал меня в город за спичками. Но обратно на кладбище, даже со спичками, я идти побоялась. Только выйду за город и обмираю от ужаса. Ноги не идут. Лишь наутро мне удалось выбраться. Но найти его уже не смогла.

- А раскопки нашла?

- Мы даже зарегистрироваться не успели.

- Раскопки что? - настойчиво подталкивал я.

- Земля вокруг кладбища во многих местах оказалась разбросана. А голого геолога поймали потом в лесу. Он про покойника, да про печень все бормотал. А когда монету у него отняли, то он с ума сошел и дара речи лишился. Только мычал и от мух отмахивался.

- Это тот случай, о котором Семисотов упоминал? Лет десять назад было?

- Восемь. Мне как раз должно было двадцать стукнуть. Мы с ним еще в ресторане посидеть планировали.

- Копал кто-нибудь еще на том месте?

- Ах, он там всю землю расковырял. Так что неизвестно было, где конкретно копать. Кинулись, конечно, люди с лопатами. Но ничего более не нашли.

Эта история меня неожиданно взволновала. Даже стесненье в груди почувствовал. Участилось дыхание, пульс.

- А еще он мне письма писал из психушки. Но письма с его почерком почта отправляла прочь. Но все же дошла от него устная весть: мол, археологи за городом что-то копают, мол, сходи посмотри.

Пес между тем то и дело отлучался, а, возвращаясь, последовательно сложил у ее ног кролика, суслика и сурка. Кролика я безжалостно выпотрошил, суслика бросил псу, а сурок вдруг ожил и с несвойственным этим соням резвостью юркнул в кусты. Я развел костер, используя спички, которые обронила Танечка.

Она сразу влюбилась в эту группу отечественных ученых, раскапывавших курган не так далеко от города, километрах в двадцати всего. Они тоже ответили ей взаимностью, а один не удержался и женился на ней. Вначале она про них думала, что это то же, что и геологи, только более архиважные. Сейчас-то понятно, что они тоже искали казну. Она рассказала новому мужу ли, жениху ль, про Самуила, про печень. Это мог бы быть эполет, предположил археолог, только эполеты почти уже не носили тогда. И этот непонятный ему эполет оцепеневший разум Самуила принял за печень. Ах, он ее очень любил. Каменьев и камелий ей не дарил, а так - все было. Хотя любил, как выяснилось, из любезности. А когда смена его кончилась, и он уезжал, то, не зная, куда девать, передал ее запиской по вахте приятелю своему, ей предварительно его расхвалив. Так что она заранее была о нем самого лучшего мнения.