Никита Никуда (СИ)

Она перенаправила пистолет на Людмилу. Я тоже на нее взглянул, обернувшись через плечо, и на миг увидел такой, какой хранил в себе все эти годы. Что-то детское в глазах, девичье.

- Отдвинься влево, Романсыч. Щас мы ее...

Это уже была не угроза, а прямое намерение. Она даже очки сняла, чтобы не затемнять зрелище. Ее железная женская логика не допускала противоречий. Если деньги делятся, то я - нет. Я напрягся, а потом вдруг расслабился. И прежде чем она нажала курок, шагнул вправо.

Что-то дважды ударило в грудь. Не хотелось верить, что это были пули из моего же оружия. Маринка опустила пистолет. Губы ее кривились, нос морщился. В глазах - сожаление, любопытство и немного ужаса. Только боли безвозвратной потери не было в ее глазах. Так что я даже подумал, что всё ещё обойдется. А в следующую секунду она исчезла. Куда - не знаю. Возможно, сразу же на вокзал, чтобы к тетке в Саратов. Броситься же вдогонку за ней я не мог. Ибо последующие несколько минут был занят исключительно собой.

Шляпа слетела с меня. Тело, выстрелами отброшенное к столу, цепляясь, сползало на пол. Свет померк, но я усилием воли вернул себе зренье.

Зренье выдало мне несколько цветных картин прошлого, но краски тут же исчезли. И одновременно с этим я осознал, что эти два выстрела есть окончательный разрыв с моим прошлым, словно перерезали пуповину, и теперь я свободен на все сто.

Я был оглушен. Боли не было, но кожу по всей поверхности немного покалывало, и одновременно с этим покалыванием стали возвращаться, а лучше сказать - возникать - ибо раньше их никогда не слышал - какие-то новые звуки. Словно невидимый дирижер делал палочкой пассы. Словно вместо тишины щетина выросла.

Мне удалось перевернуться и встать на четвереньки. Я взглянул на Людмилу. Она сидела, прижавшись спиной к стене, на полу и была в обмороке. На теле ее не было ни царапинки, а раз так, то я мог со спокойной совестью оставить ее здесь. Меня больше беспокоила эта Маринка. Не наделала б дел с моим пистолетом - без меня, без царя в голове.

Я выбежал на улицу и в первое мгновенье не узнал этот мир. Небо немного набок. Стены домов кренятся. Воздух - словно стал густ. Запахи, залпы запахов со всех сторон. Мир почти черно-бел, словно кино для дальтоников. Большая часть спектра в зреньи отсутствует. Город приобрел готические черты.

Я отыскал средь всего многовония запах Маринки и побежал. Бежать на четвереньках было на удивленье легко и даже приятно, приятней и проворней, чем на моих прежних двух. Запах уводил за город, а не на вокзал, как я предполагал вначале. Да и зачем ей на вокзал, если поезда, скорее всего, встали? Я и сам добирался сюда на попутке.

Улица Семихвостова. Трамвайная колея. Оттопыренная спина улицы. Антонов дом, кем-то сожженный. Башни - Пороховой - тоже почему-то не было. Оскопленные окрестности отдавались солнцу полудня.

Казна, погони, покойники. Это ближайшее прошлое все более погружалось в туман, исчезало в нем. А какой был сюжет, но - ворвались формалисты и упразднили финал. Обманув ожиданья читателей. Авторское право поправ.

Порожний КамАз-лесовоз пронесся навстречу. В кабине, кроме водителя, сидел пассажир.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

От вокзала звездой разбегались проспекты. Изольда двинулась наугад по одному из лучей, по выложенному булыжником тротуару. Медвежонка, пожалев оставлять одного, она забрала с собой. Утро было еще раннее, и возможно, поэтому прохожие попадались редко, хотя город, согласно первому от него впечатлению, был густонаселен. Учреждения, кинотеатры, банки. Фешенебельный, выше неба, отель. Чешуйчатая мостовая поблескивала, разделенная полосой рельс, но тоже была пока что не очень оживлена. Движимый электричеством, из-за угла выполз трамвай. Процокала конка, запряженная лошадьми. Автомобили, пролетки, извозчики. Невозможно вообразить, как все это управляется и регулируется в часы пик.

За зданием кинотеатра начинался парк, она с минуту постояла возле афиши кино, пытаясь сообразить, то ли синема называлось 'Меркурий', а фильм 'Идиот', то ли наоборот. Скорее, наоборот, ибо соседняя с кино парикмахерская называлась 'Братья Карамазовы'.

С неба спустился и завис у ее лица надувной голубой шарик, однако не дался в руки, а пустился параллельно тротуару. Она сделала попытку его догнать, но тут же одумалась и сдержала шаг, вспомнив про предстоящую ей беременность. Надо отвыкать от резких движений. И не курить. Не воевать. Она сунула руку в карман за браунингом, но пистолета при ней не было. Наверное этот вынул, в купе.

Сила. Рост. Спокойствие. Стать. Надежность со всех сторон. Будут нужны именно такие люди. А если дочь, то Любочкой назову.

Она смяла папиросную пачку, которая была все равно пуста, бросила в какой-то ящик, оставшийся от вечерней овощной торговли. Прижала к груди медвежонка. Будет играть с ним, пока вырастет. И может быть, этот мужественный медвежонок папой будет ему.