— Это ты, — сказал я, заметив, как прищурились её глаза. — Но подожди, пока не увидишь в цвете.
Я достал тюбики с акварельными красками и под наблюдением Элен составил свою цветовую палитру. Она наблюдала за каждым моим движением, за тем, как я применял цвета, чтобы воспроизвести пейзаж, и смешивал противоположные оттенки, создавая контрасты.
— Ты никогда не видела, как я рисую, — я нарисовал, как её щеки раскраснелись на солнце. — Я так и не нарисовал ни одного рассвета. Я всегда предпочитал ночь, но от неё становилось грустно, — как и Аврора, она была помешана на счастливых концовках и умела видеть красоту в мире, которую не видел я. — Теперь я понимаю. Рассвет — это обещание чего — то нового, в то время как ночь возвещает…грядущую пустоту.
Я доработал детали, последним штрихом в оформлении стали фиолетовые оттенки сирени, которые она так обожала. Иногда медсестра помогала ей или кормила в перерывах, но я не останавливался и не обращал внимания на чьё — либо присутствие.
— Я закончил, — я убрал карандаши и оставил на столе только рисунок. — Что думаешь?
Она смотрела на себя сквозь рисунок, словно пытаясь угадать, кем была эта женщина, мирно расположившаяся в её саду.
— Я проснулась счастливой, — ответила она, испытывая трудности с речью, как будто у неё болело горло. — Больше никакой боли, я ухожу счастливой.
Я пытался понять смысл её предложения, но не смог. Я пришел к выводу, что он был положительным только из — за её ярких черт.
— Спасибо, — я почти потянулся к её руке, но отдернул её. — Сейчас я прочту твоё письмо.
Я развернул листок бумаги и прочитал всё вслух на одном дыхании.