Никогда больше

Кончить. Я проглотила своё последнее слово, и он ускорил свой неистовый темп до ритма, который дал мне понять, что он тоже был близко. Я прижималась к нему своим задом, снова и снова, прямо перед тем, как он отправил меня в небытие. Мои силы иссякли, и мы взорвались вместе в одном последнем интенсивном толчке. Он поцеловал меня в затылок, и мы оба столкнулись рядом с полотном, на котором был изображен наш первый раз. Мы остались лежать на спине, осматривая беспорядок, который устроили в его студии, пока восстанавливали контроль над своим дыханием.

Наши головы повернулись друг к другу. Я, вероятно, покраснела, а он в кои — то веки был потрясающе неопрятен.

— Ты знаешь, я больше не позволю тебе уйти, — уверенно сказал он, вероятно, имея в виду, что наш контракт заканчивается завтра — не то чтобы это имело значение.

Узел тревоги вокруг моего сердца снова завязался.

— У нас сложные ситуации.

— Я знаю, — он не настаивал. — Ты хочешь побыть в таком состоянии ещё немного?

— Да, — я улыбнулась, и он раскрыл объятия, чтобы я легла ему на грудь, завернувшись в его объятия. — Но только на мгновение. Мы не можем притворяться, что это реально, иначе будет слишком больно, когда мы проснёмся.

— Я думаю, что для этого уже слишком поздно.

Я закрыла глаза.

— Я знаю.

— Ты сделала это, Аврора. Ты вдохновила меня, — прошептал он.

Ты вдохновил меня.

Луна скрылась за тёмным облаком, и это было похоже на конец.

Глава 24

Я пронесся через свою студию и вытащил из ящика сделанные мной эскизы Авроры, странное и непреодолимое чувство пожирало меня изнутри. Было больно. Это было похоже на взрыв, превратившейся во что — то грязное, болезненное и в чем — то блаженное.

— К чёрту это, — я пытался не обращать на это внимания, сжимая руку в кулак, мои карандаши падали на пол. Я даже не беспокоился о беспорядке. Оно было живым.

Разноцветный пейзаж разрывал черную пустоту внутри меня, и я встал перед эскизами Авроры, которые я вывесил на своей доске, как своего рода доска настроения серийного убийцы. Она вернулась в свою спальню пару часов назад, но её запах и воспоминания о ней были всё ещё очень живы. Она сказала, что будет продолжать писать свой роман всю ночь напролет, и я сказал, что буду делать примерно то же самое.

Я схватил палитру и использовал различные цвета, от кобальтово — синего до диантусово — розового и кадмиево — оранжевого. Поток красок почти резал мне зрение; он был ярким и необычным. В детстве мой психотерапевт посоветовал мне рисовать, чтобы передать неизвестные эмоции, охватившие меня, те, которые я не мог описать или понять.

В каком — то смысле мне казалось, что я был ослеплен тёмной ночью, где призраки преследовали меня на протяжении всего путешествия. Мой отец называл это слабостью. Настоящие мужчины не рисуют. Я потерял способность чувствовать, эмоции не проникают сквозь мою маску. В тот день, когда моей матери поставили диагноз, я ничего не чувствовал — это было оцепенение. Боль в моих жизненно важных органах исчезла за две секунды. В тот день, когда я стал бездомным, я не злился. Когда у меня был секс, он казался посредственным и скучным. Слова и наказания моего отца не причиняли мне боли.

Я думал, что не могу чувствовать. Что я родился с неисправным сердцем.

И теперь, из — за Авроры, эмоций внутри меня, которые сдерживались годами, вырывались на свободу. Всё это было слишком похоже на цунами, которое ты не можешь контролировать.

Она пробудила во мне дремлющие чувства, которые я приучил себя игнорировать.

Вопреки распространенному мнению, я хотел чувствовать. Я хотел иметь возможность испытывать эмоции, но иметь их было все равно что видеть, как на меня нападают дьяволы, которых я не видел. Я ещё раз провел кисточкой по платью Авроры, сделав мысленную пометку добавить одну из ленточек, которые она носила, потому что у Авроры всегда было что — нибудь в волосах. Я всегда думал, что меня лучше оставить в покое. Я верил, что не смогу создать с кем — то отношения, иначе я причинил бы им боль точно так же, как я сделал это со своей семьей, потому что был неспособен любить, или заботиться, или делать что — то, в чем нуждался и чего жаждал другой человек. Но с ней это всё изменилось.

Я собирался уехать. Она собиралась остаться.

Моя рука сжалась в кулак, и я изобразил свои эмоции всеми оттенками. У меня была мантра: никогда не изображай то, что люди делали, а вместо этого то, что они думали, через каждое их выражение. Разговорный язык был не единственным способом общения с кем — либо; уникальный язык тела человека говорил сам за себя ещё больше, и в случае Авроры это был язык, в котором я бы с радостью растворился.

В течение нескольких часов я старался сосредоточиться на этой задаче. У меня было всё, чего я когда — либо хотел, я сосредоточился на своем личном успехе и обрел безопасность благодаря рутине, реалистичному мышлению и контролю. И всё же Аврора всегда была здесь, преследуя меня своей способностью заставлять меня чувствовать и хотеть большего, чем всё это.