Никогда не говори, что умрешь

Теперь всё понятно. Так вот почему фортепиано больше не будет сильным звеном в этой жизни. Как музыкант, могу точно сказать, что она очень способная. Шелли может написать превосходную песню прямо из своей головы, безо всякого музыкального сопровождения, к тому же она очень любит музыку. Но нет. Больше этого не повторится. Это уже было когда-то.

Не было никакого секрета и в том, что она любила младшего брата, но никогда не была его близким другом, каким могла бы быть. Во время следующего сеанса регрессии (я сопротивлялся, как мог), мне удалось обнаружить невероятную причину такого враждебного чувства.

В конце сеанса, что вполне соответствует её прямолинейной натуре, Шелли выболтала: «Неудивительно, что мне никогда не нравился Сэм. Он был Наннерль. Когда я была Моцартом, он доставлял мне столько проблем. Наннерль охватила зависть к моим уникальным способностям играть на фортепиано. Она просто с ума меня сводила...»

Может быть, вы знаете, что нерешённые вопросы преследуют нас жизнь за жизнью так же как и души, отношения с которыми не обрели логического завершения. Друзья снова приходят к нам как доброжелатели, давние враги снова становятся нашими оппонентами, а мы их. Зная об этом сейчас, я убеждён, что эта ситуация и стала причиной холодного отношения Шелли к своему брату.

К тому времени я прочитал почти всё, что только мог найти о жизни Моцарта. Когда же я обнаруживал что-то, о чём Шелли уже говорила, но не находил подтверждения, я начинал искать его в других книгах, пока не находил его. Но ничего из них не предвещало настоящего потрясения. Прочитав последние страницы одной книги, я увидел оригинальную подпись Моцарта. Неуклюже выведенное правой рукой Шелли имя Моцарта на самом первом сеансе, написанное, как я полагал, с ошибками, красовалось там во всей своей молчаливой славе.

Почему он написал с ошибками собственное имя?

Изучая жизнь Моцарта, я узнал, что он очень любил предаваться веселью, проказам и развлечениям. Он часто менял свои имена: Амаде, Амадео, и действительно он писал иногда два или три «t». Иногда Вольфганг становился Воль-ферлом... Ребёнком он приезжал в Англию играть для монарха. Тогда своей ещё детской рукой он расписывался просто: Мистер Вольфганг Моцарт. Вот здесь есть буква «W» в «Wolfgang», немного выгибающаяся сверху, «l» и «f», слегка уменьшенная, «А» с короной, два «t> вместо одного в слове «Mozart». И ещё какой-то странный маленький значок в его фамилии, волнистая линия, подчёркивание...

К сожалению, я потерял те замечательные стихи, которые Шелли взяла из жизни юного индийского монаха, которым она была до того как стать Моцартом.

Летом 1986 г. я давал лекции по реинкарнации в Кембриджском университете. Одним вечером, прямо перед сеансом регрессии, я показал эти две не отличные друг от друга подписи более чем 200 студентам Тринити. В следующий раз, когда я собрался в Кембридж, Шелли изъявила желание пойти со мной, посмотреть, что там будет происходить. Программа должна была состояться в Колледже Уолсон. Увидев сопровождающую меня Шелли-«Моцарта», некоторые студенты начали допрашивать её, действительно ли она была Моцартом. Немного смутившись, что по моей вине Шелли подверглась нежелательному и навязчивому вниманию, я вежливо и утвердительно отвечал на их вопросы, в надежде, что на этом всё закончится. Быстро покончив с вопросами, я начал свою лекцию с объяснения реального механизма процесса реинкарнации с помощью соответствующих историй, а в конце лекции намеревался провести групповую регрессию.

Прямо перед заключительной частью один студент поднял руку:

 — Почему бы нам вместо группового сеанса не погрузить в регрессию этого «Моцарта»?

Я попытался отмахнуться от него и ободряюще взглянул на Шелли.

К счастью, как мне показалось, этот неожиданный вопрос её нисколько не обеспокоил. К молодому человеку присоединились ещё несколько студентов, пока не осталось ни одного, кто был бы против. Я снова посмотрел на стоически невозмутимую Шелли. Казалось, она наслаждалась вниманием. Подняв брови, делая одолжение, она любезно согласилась. В ответ раздались аплодисменты. Девушка встала и смело направилась к стулу в центре, который я немедленно освободил для неё. Она села на стул без малейшего смущения. Я был совершенно уверен, что при нормальных обстоятельствах Шелли могла оправдать ожидания, но мы находились на общественном мероприятии, и я опасался намного больше Шелли. Мне нужно было защитить её. Однако я понял, что выхода нет. Мы итак уже не могли избежать щекотливых вопросов, которые студенты начали задавать. Даже если бы она была Моцартом, как я полагал, никто не мог знать о нём абсолютно всё.

Мои страхи появились ещё до предпосылок. Один из самых коварных советчиков побежал в свою комнату и вернулся в зал, держа, похоже, полную коллекцию писем Моцарта. Приблизившись ко мне с ехидной улыбкой на юной физиономии, он наугад открыл книгу. Какое чудовищное легкомыслие!

 — Спасибо, — внешне выказывая благодарность, сквозь зубы сказал я этому чертовому умнику.