Никогда не играй в пятнашки

Зигмунд лежал за большим белым валуном и смотрел на шоссе, морщась и вздрагивая от боли и судорог, без конца пронзавших всё его мокрое липкое тело, с ног до головы измазанное в жирном розоватом месиве. Жаль, плащ придётся выбросить, — подумал он, глядя на свою узкую ладонь, обычно такую сильную, а сейчас трясущуюся как у нищего, просящего милостыню у церкви. Другой ладонью он сжимал большой колючий орден, отторгнутый от мощной груди. Зигмунд попытался, вглядываясь в темноту, сфокусировать непослушное зрение на удаляющемся пикапе. Тот быстро исчез из виду, едва освещая себе дорогу мутными фарами. Патрик ещё какое-то время лежал, как мог, тихо и не двигаясь, пока от дороги не перестали доноситься стоны, мычание и грозное шипение, и пока не растворились в тумане все подвижные тени.

Везучие гады! Зигмунд страдальчески стиснул зубы. Нет, ну столько раз ускользнуть из его цепких рук! Он зло посмотрел вверх, в прореху тумана, на далёкие острые кристаллики звёзд.

— Если бы я верил в тебя, которого проповедую жезлом силы сей скверной и непослушной пастве, и что вся эта нечисть есть ангелы твоей кары, я бы сейчас спросил: почему, Господи? Почему ты не отдал их мне? Не отомстил за меня? Трижды! И дважды ты лишил меня приспешников! Не иначе — это помазанники твои, Господи? А как же я? А, Господи?!

Зигмунд зло захохотал, но тут же зашёлся хриплым кашлем, согнувшись и подтянув колени к груди. Где-то там, у огромной сосны он потерял Шпалу, единственного своего друга, которого уважал, а не терпел. Пятнашки и серые, за страшной уродливой толпой которых он с содроганием следил из-за кустов, давно исчезли в неизвестном направлении, по очереди утонув в густеющем тумане. Он и не особо желал знать, куда они направились. Он слышал голоса своих врагов, но об этом он подумает после… Он выжил после этого жуткого, удушающего, бьющего высоковольтным током ужаса, его не тронули, хотя и… основательно потрогали, а остальное сейчас было не важно. Даже о бесценных документах, найденных в рюкзаке блондинки, которые он, в надежде выгодно обменять у вояк или кого-нибудь ещё, припрятал в потерянном чёрном микроавтобусе, Зигмунд не думал сейчас. Спустя минуту он затих, обессиленный организм швырнул его сознание в цепкое лихорадочное забытьё. Засыпая, Патрик думал только об одном: он отомстит им всем, обязательно отомстит.

* * *

Всё-таки, гибрид мы заполучили. А машину отдали ребятам из нашей местной дежурной тридцатки, у них как раз не хватало транспорта для шестерых бойцов. Солярки, втихаря от Крайнова припасенной Егорычем, должно хватить на обратный путь плюс ещё, наверняка, слили чего там, у тысячелетней сосны, где месиво из машин. Заодно осмотрят всё. Откуда она там взялась, сосна эта, леший её обгрызи? Неужто серые смогли повалить? Жаль, если Лара права, и это людских рук дело. Ну ладно, проехали.

А вот Егорычев обрез и патроны к нему я из «морячка» с собой прихватил, потому что счастливый ствол, никак иначе. Из стольких передряг с ним выбрались. Ещё Егорыч какие-то таблетки мне в карман сунул со словами «чую, пригодится вам». Смешные они с Фёдором, но толковые, особенно по медицинской части. А вообще, непростые они старички. Один Егорыча девиз по жизни чего стоит: «Не повреди чужую свободу своею». Это вроде как живи, ни в чём себе не отказывая, но своими желаниями не задевай свободу другого. Вот бы поганым марикам и прочей швали такое в бошки вдолбить. Да, никому не помешает…

А эвакуация в Чингирске, вашество Бригадир, хреново прошла. Это если мягко говоря. Даже, вон, на Ирбисе, нашем непробиваемом оптимисте, и то лица не было. Давненько смотрящие так не лажались! Почти двести тысяч потерь гражданского населения. Ребята со слезами на глазах рассказывали, что вояки последние грузовики в сумерках отправляли с боем, а люди вокруг на глазах превращались в серых и падали, падали, падали. А потом вставали, вставали… Хоть бы эти гламурные твари задохнулись в своих тоннелях, таким скопом лезть! Трёхлетняя активность, мать её безвестность. Будь проклят розовый цвет на все века…