Никогда не кончится июнь

Его глаза сверкнули холодным огнем, и в это мгновение я узнала голос — тот, что слышала в номере «память невесты», прячась за шкафом. Он стал жестоким и острым, как лезвие ножа.

— Мы учим людей знать цену каждому своему неверному слову. Мы учим их пониманию, что они не вправе решать чужие судьбы. И что за их бездумные деяния должны будут расплатиться не только они сами.

— А кто? — выстрелила я.

Лицо Чекнецкого вновь приняло беспечное выражение, и голос стал чуть ли не задорным.

— Да все, кто подвернется под руку. Все понемножку заплатили, выстрадали… Жених — больше всех. Но и невесте досталось.

— А Степка?

— Единственный потомок… Почему бы не привлечь и его? — добавил он скромно.

— Он что, умрет?.. — ужаснулась я.

— Да бог с тобой! — отмахнулся Чекнецкий. — Зачем так сурово? Ну, скажем, будет болеть, мучиться… или немножко попадет под машину… Этого достаточно.

— Кому?

— Кому? ИМ. Тем существам, которые населяют «Лабиринт». Ты ничего не заметила сегодня? Никаких… м-м… новых ощущений?..

Я вспомнила странную боль от недоумения Сесили и усмешки Марселино. Эти эмоции, как живые, впиявились мне в спину…

— Вот-вот, — кивнул Чекнецкий, — вижу — понимаешь. А ОНИ — питаются этим. Боль, гнев, страдания, слезы, муки — это ИХ деликатес. И этого лакомства нужно вызвать как можно больше. Чтобы ИМ было как можно вкуснее. Горькая «память невесты» для них очень сладка… Как пирожное, скажем, безе.

При воспоминании о печальной серебристой тени, томящейся в заточении, меня бросило в жар.

Чекнецкий усмехнулся, а я почувствовала, что меня вот-вот вырвет.

— В свою очередь мы ведь тоже… как бы сказать… Обладаем достаточными возможностями и полномочиями. Поэтому мы должны кормить своих благодетелей… Они дают нам силу и мощь… И твой Борис, входя в наше общество, кое-чему научился — видишь, как сопротивляется? Ну так что? — нетерпеливо спросил собеседник. — Играешь?

Я ничего не ответила.

Тогда он продолжил увещевания.

— Конкурс почти проигран. Ты же видела этого Лоренцо? Итальянец, с громкой музыкальной фамилией, не говоря уж о том, что явно сильнее тебя. Значит, все! — он развел руки в стороны. — Пшик! У тебя нет ни единого шанса.

Потом сделал эффектную паузу, позволяя мне осмыслить услышанное, и коварно продолжил:

— Но ты можешь заключить со мной пари. Или, по-твоему, сыграть на желание. На твое желание победить в конкурсе. Ослу ясно, что ты его проиграешь. Однако если ты выиграешь у меня в карты, я исполню твое желание. Я буду из кожи вон лезть, чтобы ты переиграла этого Лоренцо! Я устраню его, а ты закроешь пари Залевского, и цепь прервется.

Чекнецкий рассуждал очень логично, и казалось, что это и есть выход из существующего положения. Только одно смущало меня в его рассуждениях — что случится, если я ПРОИГРАЮ ему эту карточную партию?

Я немедленно задала ему этот вопрос.

— А если я проиграю в карты?..

— Тогда… В свое время какой-нибудь Иван или Петр будут отыгрываться за тебя. Все по кругу, — как-то слишком быстро и непринужденно произнес он.

Мозги мои начали затуманиваться.

А что страшного в этом желании? Оно вполне безобидное! Если только…

— Пари будет звучать именно так, как вы сказали? — спросила я осторожно. — Выигрыш — и проигрыш этого конкурса? И никак иначе?

Я уже выясняю детали… Я что, соглашаюсь?..

При этой мысли какое-то гнетущее чувство облекло меня — словно я стою одной ногой на потертом пороге «Лабиринта».

Взгляд снова невольно упал на колоду карт, и сердце сдавила болезненная тоска.

Они тянут меня как магнитом…

Чекнецкий поднес руку к губам, чтобы спрятать усмешку. Могло показаться, что усмешка эта беспечна и легка, но в сузившихся глазах на миг промелькнула темнота — тяжелая, как в узких переходах кафе.

Мой вопрос он предпочел оставить без ответа и лишь в очередной раз затянулся сигаретой и пригубил мартини.

Я так и думала. Оно не будет безобидным. Оно будет страшным.

Он имеет почти неограниченные возможности. Он может ввергнуть меня в любое состояние. Ему нужно лишь услышать мое «да». И на что я тогда смогу поспорить — во сне ли, в бреду, под странным гипнозом его холодных глаз?… Память невесты двадцатилетней давности уже потускнела от времени и не так сладка, как свеженькое страдание, на самом пике, которое могу подкинуть им я… За этот деликатес, как он выразился, он готов даже отдать мне победу в конкурсе!

Нет, ни за что!..

«…Они будут тебе мешать. Они будут искушать тебя. Не поддавайся и не отступай!..»

Чекнецкий понял, о чем я думаю, и взгляд его стал жестким.

— Решай. Самой тебе конкурс не выиграть! И без победы в карточной партии его вообще нет смысла выигрывать. А в моей голове словно вновь прозвучали слова:

«…Но если они идут на пари — они должны знать, что назад пути нет…»

Вот и у меня — пути назад уже не будет.

— Верните гитару, — сказала я твердо. — Я сообщу свое решение после второго тура.

Он ухмыльнулся.

— Надеешься?

— Знаю, — категорично произнесла я и встала.

А сердце мое трепетало.

— Доброй ночи, господин Чекнецкий.