Никогда не поздно

Она молча кивнула. В этот час машин было уже мало, они неторопливо проехали по улице Мельроз, пересекли бульвар Сансет, потом покатили по шоссе Пасифик-Кост. Она откинула голову на спинку сиденья и наслаждалась музыкой и красотой ночи, стараясь не думать ни о чем другом. Ночью легко было поверить, что Голливуд – райское место, где воздух благоухает, где в черноте ночи сапфирами сияют бассейны, а полуобнаженные люди пьют шампанское под звездами.

Они не говорили друг с другом, но молчание не вызывало чувства неловкости, и она знала, что Рэю эта бесцельная езда доставляет не меньшее удовольствие, чем ей самой. Вскоре после того, как Рэй свернул с главной магистрали, она увидела внизу океан. В тех местах, где прибой ударялся о скалы, вода слабо фосфоресцировала. Наконец Рэй остановился на высоком обрыве и заглушил мотор. Глядя прямо перед собой, Рэй заговорил:

– Когда умерла Бетси, я был в отчаянии. Я ощущал не только обычное, естественное горе, но и нечто другое, что застало меня врасплох. Фэй, я ощущал вину. Я был Бетси хорошим мужем, мы любили друг друга и имели все, что должно быть у супружеской пары, кроме детей. Она всегда так жалела, что не может иметь детей. Я спрашивал себя, почему я чувствую себя виноватым, и не находил объяснений, пока наконец не понял – чувство вины переполняло меня просто потому, что она умерла, а я живу. Бетси была замечательным человеком, гораздо лучшим, чем я, и вот – она лежит в земле на глубине шести футов, а старина Рэй Парнелл как ни в чем не бывало снимает кино, ест устриц и беспокоится о том, хорошо ли у него лежат волосы.

Фэй взглянула на него, но в темноте трудно было разглядеть выражение лица.

– Я рада, что у вас с Бетси все было хорошо. Мне очень хотелось увидеться с тобой, когда я узнала, что она умерла, но…

– Что «но»? В правилах хорошего тона говорится, что первая любовь человека не может выразить сочувствие, когда умирает вторая?

– Извини, Рэй, но мне все-таки кажется, что у тебя было несколько больше, чем две любви.

– И ты ошибаешься, – возразил он таким тоном, будто сообщал кассирше, что она неверно сосчитала стоимость покупки. – Много женщин и две любви.

– Что ж, тебе повезло. Некоторые не могут найти ни одной.

– Боже мой, Фэй, – тяжело вздохнул он. – Почему с тобой стало так трудно разговаривать? Почему ты придираешься к каждому моему слову? Чего ты боишься?

– Всего. Когда-то я не боялась ничего, и, как показала жизнь, совершенно напрасно.

– Из-за одной-единственной идиотской, нелепой ошибки весь мир перевернулся – ты вышла замуж за нелюбимого человека, а я на всю жизнь лишился твоего общества. – Он издал хриплый смешок. – Такой суд вершили древнегреческие боги.

– Ты не можешь знать, какие чувства к Кэлу я тогда испытывала. А насчет общества – кто, по-твоему, сидит запертым в машине и внемлет каждому твоему слову?

– До чего же остроумны эти девушки со Среднего Запада! Фэй, ты помнишь свой двадцать второй день рождения?

Она закрыла глаза.

– Не надо, Рэй.

Она так хорошо помнила свой двадцать второй день рождения, так часто о нем думала. Рэй подарил ей куклу, похожую на ту, с которой она играла в детстве. Кукла держала в руках маленькую коробочку, в которой лежало тонкое колечко из переплетенных золотых и серебряных нитей. Это было обручальное кольцо. Ничего более дорогого Рэй в то время не мог купить, но она с радостью позволила ему надеть колечко себе на палец. Потом он поцеловал ее – она до сих пор помнила этот нежный и страстный поцелуй – и назвал своей драгоценной девочкой. В тот день он в первый раз сказал, что хочет быть с ней всегда, а она ответила, что любит его, что будет любить до конца жизни. Они занимались любовью всю ночь напролет, погружаясь в кратковременное забытье только для того, чтобы, проснувшись, ощутить с новой силой жар желания.

– Не надо, – повторила Фэй. – Не заставляй меня вспоминать. Все это было и прошло много лет назад.

Он молча завел машину. Когда они остановились перед ее домом в Санта-Монике, Фэй сделала движение, чтобы открыть дверцу, но Рэй взял ее за руку. Она чувствовала, что дрожит и не владеет собой. Теперь его лицо было освещено светом из окон ее дома. Таким серьезным она никогда его не видела.

– Рэй, я боюсь, что мне снова будет больно, – прошептала она. – Если я снова доверюсь тебе, как другу, а ты предашь меня… – Она остановилась, не закончив фразы, понимая, что кривит душой. Если Рэй снова войдет в ее жизнь, то не как друг.

Она улыбнулась через силу.

– Доверие, предательство… Я говорю как героиня «мыльной оперы». Рэй, спасибо за прекрасный вечер.

Она ждала, что он отпустит ее руку, выйдет из машины, откроет для нее дверцу, но он не шелохнулся.

– Пригласи меня на рюмку перед сном, – попросил он. – Представь себе, что мы разыгрываем сцену. Ты меня приглашаешь выпить, и я захожу на десять минут. Все в самом непринужденном светском тоне.

Она почувствовала, что у нее отяжелели руки и ноги.

– И какая у меня сверхзадача в этой сцене? – выдавила она из себя.