Никогда не поздно

– Если твой отец собирается жениться, это не наше дело, – сказала она. – Ты уже взрослая, а если он нашел женщину, которая сумеет дать ему счастье, то какая разница, как она выглядит. Детка, лучшие женщины в мире – именно те, которые не годятся для Голливуда. Судя по тому, что ты рассказывала, она действительно не в духе Кэла, но это только хорошо.

– Ты хоть понимаешь, что говоришь? Вот ты была в духе папы. Как ты себя будешь чувствовать, если он женится на гусыне, которая к тому же на вид старше тебя? Что о тебе будут говорить?

Фэй прикрыла трубку рукой и тяжело вздохнула.

– При чем тут я, дорогая? Постарайся не судить людей так строго.

– Если он на ней женится, – трагическим тоном проговорила Кейси, – моей карьере в этом городе конец.

После разговора с дочерью Фэй расхотелось ехать в тот ресторанчик в китайском квартале, который так хвалила Хуанита. Но она все равно подкрасилась и вошла в стеклянный лифт, который ползал вверх-вниз по фасаду здания. Если у пассажира было хорошее настроение, то поездка в лифте и вид города далеко внизу казались захватывающими, но для человека, не устроенного в жизни, было что-то жуткое в том, чтобы висеть как муха в стакане в сотне футов над мостовой. Фэй пришло в голову, что этот лифт – метафора ее собственной жизни: посторонним может казаться, что ей можно только позавидовать, но на самом деле она так же далека от той жизни, которой бы ей хотелось, как далека сейчас от надежной земли. Она взяла такси, откинулась на спинку сиденья, перебирая в памяти слова Кейси. В рассказе дочери что-то было не так. Кэл никогда бы не стал ухаживать за простушкой – разве что он пережил серьезный духовный кризис. Ее беспокоил не Кэл, а дочь, ее система ценностей.

В отеле ей не удалось как следует выспаться – она часто просыпалась и видела странные сны. Сан-Франциско не исцелил ее.

Фэй внезапно очнулась и поняла, что машина стоит перед витриной магазина, изображавшей карпа в бассейне, «Сами выбирайте свой обед». Туристы пробирались по узким улочкам бок о бок с китайцами, которые здесь жили и работали. Она видела огромного будду, лаковую шкатулку для драгоценностей, но ее мысли блуждали далеко.

Во времена ее юности самым страшным, что могло произойти с девушкой, была женитьба ее разведенного отца на молоденькой женщине. Сексуальная, хорошенькая мачеха – вот чего боялись все девушки. Конкуренция! Унижение! Сознание того, что папа хочет спать с кем-то – таким же, как ты. А Кейси испытывала ужас при мысли о том, что ее предполагаемая мачеха не соответствует стандартам, на которых она воспитывалась, стандартам, которые она почитала, так же как Фэй некогда почитала понятия верности и чести. Что-то было неправильно. В чем-то следовало попытаться разобраться вместе с Кейси. Она чувствовала себя виноватой, потому что поддалась другим эмоциям. Дочь отошла на второй план.

– Мадам, – сказал шофер, – мы приехали.

11

Фэй нарочно старалась не смотреть в зеркало, пока Энджи убирала ее волосы под тугую сетку – в такие моменты ничего хорошего в нем не увидишь. Парик волшебным образом преобразился и теперь в точности соответствовал естественному цвету ее волос – золотисто-каштановому с рыжинкой. Умелые пальцы Энджи проделали несколько завершающих движений, вслед за чем она с гордостью заявила:

– Фэй, по-моему, получилось отлично!

И она была права, Фэй с восхищением смотрела в зеркало и видела не себя, а роковую женщину, обольстительную куртизанку. А если к этому прибавится труд профессионального гримера, результат получится ошеломляющим.

Энджи включила ветродуй. Сцену будут снимать на натуре у берегов острова Каталина, а ветры там бывают довольно сильные. Волосы красиво колыхались, когда машина работала на средних оборотах, и развевались при высоких, но и в том, и в другом случае они выглядели естественно и роскошно. С той стороны, где сидели Кэт и Тара, раздались аплодисменты.

Сегодня они снимали первые сцены в павильоне «Сенчури Сити». Разумеется, первые не хронологически, а по графику съемок. Действие происходило в доме Тома Мадигана в Джорджтауне, где все неблагополучное семейство собиралось на Рождество. Лицо Кэтрин, как всегда, поражало совершенством, которое давно стало чем-то вроде ее товарного знака, но при взгляде на Тару у Фэй перехватило дыхание.

Гример оживил ее щеки теплым тоном и румянцем, подчеркивая невинность юной Рози, и лицо девушки казалось еще более прелестным, чем всегда. Ее светлые, серебристые волосы слегка подкрасили, Энджи собрала их во французский пучок, и Тара превратилась в выросшую в роскоши дочь американского миллионера.

Рэй распорядился не пускать на съемочную площадку никого из посторонних, но, несмотря на это, Тара пребывала в своем обычном состоянии – состоянии ужаса. Фэй знала, что никакими усилиями не удастся заставить ее расслабиться, пока она не окажется перед камерой и не растворится в роли.

Она подошла к Таре и заговорила с ней: