— И что дальше? Давай, не тяни. Расскажи, как ты лихо меня провёл и решил вести какую-то свою игру.
— Я не играл, Полина, — он снова сморит мне прямо в глаза и в его взгляде я вижу ответные отблески злости, как будто приписываю ему ложные мотивы. Да, конечно. Наверное, это я выдумываю что-то на пустом месте, и он не скрывал от меня того, о чем должен был сказать сразу же, как узнал, что мы связаны через его семью.
— И что бы это дало? — слышу его голос и понимаю, что от волнения, как обычно, проговорила эти мысли вслух. — Вот сказал бы я тебе, там, на крыльце — знаешь, я видел тебя со своей сестрой. Ты бы поехала тогда со мной?
— Конечно, нет, — говорю, ни капли не сомневаясь в этом.
— Потому и не сказал, — упрямо повторяет он. — Потому что знал, что так будет… И не хотел этого.
— Отличная позиция, Артур. Просто отличная… — сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не начать орать на него. — То есть, ты решил попридержать правду, зная, как я на неё отреагирую, понимая, что она рано или поздно всплывет… А пока — немного развлечься со мной, пока есть время. Зачем терять шансы, которые сами идут в руки? Да?
Он смотрит на меня так, как будто сейчас тоже сорвётся.
— Ты что, дура? — эти слова звучат как пощечина, и по его плотно сжатым губам я вижу, что конкретно задела его за живое. — Я не хотел ничего говорить, чтобы ты не начала париться и придумывать разную херню. Вот как сейчас. Так что правильно делал, что не говорил. И до последнего не сказал бы.
Чувствую, как у меня даже дыхание спирает от возмущения. Прекрасная позиция. Та самая знаменитая гордеевская упёртость, за которую на моей памяти вечно ругали девочек — будьте мягче, не рубите с плеча. Вот только почему это должно касаться меня?
Потому что ты сама сказала, что любишь всех в этой семье, каждого по-своему. А, значит, принимаешь со всеми достоинствами и недостатками — насмешливо шепчет тот самый пронырливый голос, и я только зло отмахиваюсь от него рукой.
— То есть… — делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, — ты узнал, что я подруга Наташи — и очень спокойно к этому отнёсся?
Если я хочу узнать, что на самом деле творилось у него в голове, нужно сделать шаг назад, в сторону вопросов, а не обвинений — поэтому стараюсь держать себя в руках.
— Не просто подруга. А та самая Полина, о которой у нас говорили, постоянно вспоминали, ставили всем в пример. Что вот, мол, уехала, добилась, человеком стала. И мы, если хотим стать людьми, должны учиться и быть как ты. Только не уезжать, конечно. А здесь стать самыми лучшими, чтобы нас тоже все уважали и хотели быть на нас похожи.
— Отличи-ично, — моментально теряя весь свой запал, говорю я, понимая, что все ещё хуже, чем я думала. Значит, в семье Артура я ещё и культовая фигура, образец для подражания. Какой же бред, меня бы ещё канонизировали для полного счастья!
— И тебя не смутило не только то, что я ровесница твой сестры, но ещё и местный монумент? Типа жутких портретов классиков в почетном углу?
— Нет, — только и говорит он, продолжая смотреть мне в глаза — и следов вранья в его взгляде я не вижу.
— А… а почему, Артур? Это же все очень мутно на самом деле. Любого можно сделать мумией из склепа, создав из него тупой идеал, весь такой непогрешимый. Вот только общаться с ним после этого никакого желания не возникнет. У меня бы точно не возникло.
— Ну, лично тебя я так никогда не воспринимал. Для меня ты и всё то, о чем говорили у нас дома — два разных человека. Нет, не подумай — о тебе всегда только хорошо отзывались. И мама, и сестры. Но иногда реально перегибали палку с нотациями… ты в них такая правильная была. А на самом деле — ты живая. Такая живая, что… — он умолкает на пару секунд, пытаясь подобрать слова. — Рядом с тобой тоже… живешь.
— Да меня только на кладбища запускать, чтобы трупы из-под земли поднимала… — иронией я сбиваю искренность признания, стараюсь не поддаваться влиянию его слов. Именно такая простота и откровенность, с которой Артур открывается мне, обезоруживает сильнее всего. Но сейчас нельзя, нельзя вестись на такое, поэтому продолжаю гнуть свою линию.
— Слушай, ну, я тебя не понимаю. То есть, ты приходишь на вечер, видишь дамочку, с которой у тебя было с утра свидание — и тут тебе так — раз! — говорят, что это, мол, такая-то и такая-то, святая женщина из разряда «Сначала добейся», а ещё она тебя на двенадцать лет старше, и молодёжь поучает, как жить. И после этого я не показалась тебе каким-то пыльным памятником? Как подумаю, что я типа идеал — мне от самой себя тошно становится.
— Нет, Полина, — настойчиво повторяет он. — Я же говорю — то, как о тебе рассказывали, я никак с тобой не соотносил. Я видел на сцене тебя, а не этот самый портрет классиков или как ты там сказала.
— Да? А почему? — я на самом деле поражена его позицией.
— Потому что человека надо воспринимать вот так — один на один. Его самого, понимаешь? А не через то, что о нем говорят или с кем он связан.