Никогда_не...

— Конечно, — уверенно говорю я, ни капельки не привирая при этом. — Как-то мы снимали в одном доме терпимости…

— Это в борделе, что ли?

— Ну, можно и так сказать.

— И ты там была?

— Конечно, а кто же снимал? Из фотографов была я одна, и еще ребята работали — видеооператор и ещё один журналист. Но у нас у каждого свой проект был, просто место одно.

— И это, значит, ты… Поперлась в бордель, где всякое блядство… Снимала там всяких пидорасов, а после этого приехала к нам — снимать наших детей? Но этот самый свой фотоаппарат?! — голос Веры дрожит от возмущения и я, наконец, понимаю основную причина ее возмущения. Не должен человек, который не просто знает о гермафродитах, а ещё и сталкивался с ними лично, приближаться к ее деточкам со своей камерой. Потому что он — извращуга. И камера у него такая же — извращённая. Может, через неё даже СПИД передаётся.

— Не пидорасов, а гермафродитов, — уже не чувствуя даже Наташкиных тайных знаков, продолжаю я с каким-то залихватским удовольствием. Я знаю, что сейчас будет громкая сцена и скандал. Возможно, она даже сорвёт начало мероприятия — а о том, что оно скоро начнётся говорит появление Дениса на помосте у стойки бариста. Держа перед собой смартфон, он верится на импровизированной сцене, оценивая качество связи из разных ее уголков, после чего записывает сториз с анонсом начала — вот только у меня тут с дамами своя атмосфера.

— Да один хер! — тем временем в сердцах выкрикивает Вера. — Девки, вы что, очумели, что ли? Вы к кому детей привели? К кому детей привели, я спрашиваю?!

— Верочка, подожди, — пытаясь успокоить ее, Наташка обнимает взвинченную приятельницу за плечи, но та раздраженно отбрасывает ее руку. — Ты не так все поняла. Поля — у неё просто работа такая… Она ж этот… журналист, они все такие с прибабахом, на первый взгляд. А так — она хорошая, и детей поснимает нормально, и ты знаешь, сколько у неё поклонников, которые их фотки полайкают? Она только кажется дурной, Полька-то наша… На самом деле — добрейшей души человек, и малых наших любит от души — самой-то бог деток не дал, вот для неё и чужие как свои, ну, надо ж куда-то все нерастраченное материнское девать, понимаешь? Так что насчёт этого можешь не переживать. Я ей своих без задней мысли доверяю, никого она не обидит.

Выслушиваю эту так себе защитную речь без единой эмоции на лице — боюсь, если начну хоть как-то реагировать, то рассмеюсь в голос. До сих пор сама не знаю, как так вышло, что я опять оскандалилась и зачем мне это нужно, но ни растерянности, ни подавленности, как в самом начале, больше не чувствую.

Наоборот, вместе с бодростью приходят силы и желание побыстрее начать нашу фотосессию.

— Вер, слушай, Наташа правду говорит, ну что ты… Ну ты видишь, что она, что этот ведущий, мужик ее — они люди не из наших, нам их не понять, — сестру мэра совершенно не смущает, что она говорит обо мне в третьем лице, равно как и любовницу директора рынка. Что кажется Гали, то, покрывшись красными пятнами, она просто стоит на месте, не зная, что сказать. — Но ты подумай, это все ради малых! Ты представь, сколько народу их увидит, может, продюсер какой заметит, или рекламный агент. Ну снимала она этих пидорасов…

— Гермафродитов, — не упускаю я новый шанс внести ясность в разговор. — И прекратите, пожалуйста, их оскорблять. Использовать физиологические особенности для того, чтобы заклеймить человека — признак быдла, а не взрослых людей, тем более родителей.

…А все ведь начиналось с того, что молодежь пошла странная, девочки не всегда красятся, а мальчики носят узкие штанишки.

— Да хоть гомосапиенцев! — сердито обрывает меня сестра мэра — Ну ты чего, Верок? Ну прекрати!

— Дура ты! И все вы — дуры! — успокоительные увещевания имеют на Веру прямо противоположное действие, и на нас начинают оглядываться многие из рядом стоящих. — Если вам плевать на ваших детей — то мне не плевать! Я знаю одно — только пусти эту заразу на порог — и все, метлой не выметешь! С этого все начинается! Сначала эти фоточки непонятные, а потом бац — и сегодня он мальчик, завтра девочка, потом бухает по-чёрному и позорится на весь интернет, а после вообще — из окна сигает!

Ещё одна неудобная пауза, повисающая после гневных откровений Веры, показывающих как на самом деле относится их компания к трагедии Анжелы — каждая из них считает, что это вина матери, уж она-то на ее месте точно бы такого не допустила, — тянется недолго. Резко развернувшись на высоких каблуках, Вера, сопровождаемая недоуменными взглядами, направляется к центру, где недалеко от сцены и вещающего на ней Дэна стоит ее сын-подросток.

Она налетает на него как раз в тот момент, когда, повернувшись выгодным ракурсом, он делает селфи рядом с милейшего вида девочкой, прильнувшей к нему с такой же отрепетированной улыбкой.

— Пошли отсюда!

— Что? — удивлению мальчика нет предела, и это понятно.

— Пошли, я сказала! Не хватало еще тебе… во всем этом! Нормальным мужиком надо расти, а не вот это всё!