Никогда_не...

— Клубничная! — Оляна пьёт быстрее, и угадывает быстрее, но старается не разгоняться, чтобы ее первенство не слишком бросалось в глаза.

— Абрикоса! — Гордей Архипович снова успешно использует свой ход.

— Малиновка!

— Смородиновка!

— А это… Это… — прищурившись, Оляна, задумчиво смотрит вверх, на лампочку под потолком длинного навеса, вокруг которой кружатся комары и ночная мошкара. — Какая-то ягода, да?

— Та ягода, ягода, Оляночка, — согласно кивает Глафира, но подсказок больше не даёт. — Але ж ягод багато.

— Хорошо-о… — тянет она. — Смородина?

— Та була ж уже смородина…

— Ну, то была красная. А это, может, белая?

— Ни, — Глафира горестно вздыхает, но я опять вижу, как довольно блестят ее глаза и розовеют щеки — ясное дело, что болеет она за хозяина, и победу хочет именно ему.

— Та шоб вам! Шо тут думать? Есть тут друга така ж? — нетерпение главы поместья вполне искреннее, в отличие от растерянности Оляны, которую, начинаю подозревать, она искусно имитирует. Потому что это будет слишком — сидеть рядом с хозяином, курить как хозяин, еще и выиграть у хозяина. И если ей это простит Гордей Архипович, не склонный к мелочный обидам, то односельчане — вряд ли.

Вэл, видимо, совсем не понимает причин такой хитрости и, повиснув у Оляны на плече, с непритворным волнением шепчет:

— Ну? Ну, скажи! Угадай! Ты же знаешь…

Хоть бы его попустило к утру. Еще никогда я не видела Вэла в таком ажиотаже, и это внушает мне не самые спокойные мысли.

— А ось така сама, — Глафира показывает на рюмочку с белёсой настойкой, самой светлой из всех.

— Щас разберёмся, — довольно причмокивая, Гордей Архипович берет рюмочку и залпом впивая ее содержимое, после секундного раздумья, громко объявляет: — Крыжовник!

— Так! — громко вскрикивает Глафира, выступающая судьей в этом споре, а все сидящие поблизости, радостно подхватывают и громко хлопают в ладоши:

— Ишь, нашего Гордея попробуй проведи!

— Отак вам! Отак! Сразу вгадав!

— Та я б сам не взнав крыжовника…

— А хозяин узнав!

И один растерянный, обиженный голос Вэла в общем хоре:

— Но ты же знала. Зачем поддалась? — после чего получает еще один заметный тычок от не склонной к сантиментам Оляны, посте чего, встречаясь со мной взглядом, что-то шепчет — и я безошибочно читаю по губам: «Она охуенная!»

Надеюсь, это он о наливке. Если об Оляне, дела совсем плохи.

Нервно посмеиваясь, оборачиваюсь на чье-то осторожное прикосновение плечу — и тут же отодвигаюсь. Пользуясь тем, что Петро, устав наблюдать за игрой, отлучился на другой край стола, чтобы «подзычить» закуски, Артур передвигается на его место и теперь сидит вплотную ко мне.

— Ну, как тебе? — если он немного захмелел, то это выдаёт только легкий аромат наливки в его дыхании.

— Да нормально, — мне по-прежнему неудобно говорить с ним при всех, как будто при хуторянах это какой-то другой он и другая я. — А ты… это… не хочешь назад?

— Куда?

— На свое место. Сейчас вернётся мой жених и будет ревновать.

— Твой жених вон на Олянку запал так, что мы его назад не увезём, — подкалывает меня Артур. Ага, значит, тоже заметил чрезмерные Вэловы восторги. Не могу удержаться и прыскаю в кулак, представляя, как мы запихиваем в машину сопротивляющегося Вэла, который кричит: «Нет! Нет! Никогда!»

— Тогда мой любовник. Он хоть и пьянчужка, но тот ещё огненный мачо. Жена беременная на сохранении, так он с городской шашни крутит. Не посмотрит на твой статус, Артурку. Как всякий многоженец, он жуткий собственник.

В этот раз Артур смеётся так, как в первые дни нашего знакомства, когда я пыталась угадать, чем он занимается, раз за разом попадая пальцем в небо — громко, откинув голову назад, и я понимаю, что это привлекает внимание. Но уже не степенных матрон, а молоденьких девочек, сидящих не за столом для взрослых, а в беседках, вместе со сверстниками, такими же парнями лет шестнадцати-восемнадцати. Чем дальше идёт застолье, тем чаще они крутятся возле «хозяйских» столов, подхватывают взрослые шутки и взрослые разговоры, и как я подозреваю, таскают к себе более крепкие напитки. У них на столах стоят только пластиковые бутылки с какой-то розоватой жидкостью — самое лёгкое вино, как подсказал мне Петро, презрительно хмыкнув. И сейчас я вижу, что не только наливанки и сивуха — запретный плод для юных красавиц. А еще и хозяйский внук, за которого, согласно местным традициям, мечтает выйти замуж любая девушка. Ведь само по себе замужество — и так вершина их мечтаний, а здесь двойной профит. Можно сказать, джекпот.

— Ничего, мы разберёмся, — Артур, опираясь локтем о стол, снова придвигается, а я снова отодвигаюсь. Еще немного и я прижмусь спиной к дородному Марату, который, как я успела узнать, тоже любитель женского пола. Очень надеюсь, что я не в его вкусе и такие обжимания он не примет за кокетство. Два хуторских полюбовника при живом женихе — это как-то слишком. Катерина с подружками лопнут от негодования и количества сплетен, которые можно распустить.