Никогда, никогда

Она начинает медленно отстраняться и медленно размыкает веки. На ее лице написаны потрясение и страх. Она отстраняется еще на несколько дюймов, вглядываясь в мое лицо. Затем поворачивает голову и оглядывает комнату.

Когда она снова поворачивается ко мне, у меня падает сердце. Она понятия не имеет, где она находится.

– Чарли?

Ее глаза, полные слез, встречаются с моими, и она быстро закрывает рот рукой. Я не могу сказать, собирается ли она закричать. Мне следовало прикрепить к двери записку, как мы сделали в прошлый раз.

Она опускает взгляд на кровать и подносит руку к груди.

– Ты тогда был в черном, – шепчет она.

Ее взгляд падает на подушку, и она показывает на нее.

– Мы были здесь. На тебе была надета черная футболка, и я смеялась над тобой, говоря, что она слишком обтягивает тебя. Я сказала, что в ней ты похож на Саймона Кауэлла [5]. Ты повалил меня на матрас, а потом… – Она снова смотрит мне в глаза. – Ты поцеловал меня.

Я киваю, потому что каким-то образом… я тоже помню все это, помню каждое мгновение.

– Это был наш первый поцелуй. Нам тогда было четырнадцать лет, – говорю я. – Но мне хотелось поцеловать тебя еще с тех пор, когда нам было двенадцать.

Она снова закрывает рот рукой, и ее тело начинают сотрясать рыдания. Она подается вперед и обнимает меня за шею. Я падаю вместе с ней на кровать, и воспоминания захлестывают меня, накатывая волнами.

– Ты помнишь, как тогда ночью тебя застукали, когда ты проник в мою спальню? – спрашивает она.

– Твоя мать тогда накинулась на меня с ремнем и заставила меня спасаться через окно.

Чарли начинает смеяться сквозь слезы. Я обнимаю ее, уткнувшись лицом в ее шею. И, закрыв глаза, перебираю все эти воспоминания, и хорошие, и плохие, вспоминаю все те ночи, когда она плакала в моих объятиях из-за того, что произошло между ее матерью и отцом.

– Твои телефонные звонки, – тихо говорит она. – Каждый вечер.

Я знаю, о чем она говорит. Я звонил ей каждый вечер, и этот звонок продолжался целый час. Когда мы потеряли память, то не могли понять, почему мы так долго разговаривали каждый вечер, если наши отношения разваливались.

– Джимми Фэллон, – напоминаю я ей. – Нам обоим нравился Джимми Фэллон [6]. И я звонил тебе каждый вечер, когда начиналось его шоу, и мы смотрели его вместе.

– Но мы при этом не разговаривали, – добавляет она. – Мы просто смотрели это шоу, не говоря ни слова, а потом сразу засыпали.

– Потому что я любил слышать твой смех.

Не только воспоминания захлестывают меня сейчас, но и чувства. Все чувства, которые я когда-либо испытывал к этой девушке, и я не знаю, могу ли я вобрать в себя их все.

Мы крепко обнимаем друг друга, заново проживая воспоминания, накопившиеся за всю нашу жизнь. Проходит несколько минут, когда мы оба смеемся над хорошими воспоминаниям, затем еще несколько минут, когда мы переживаем те воспоминания, которые не так хороши, переживаем ту боль, которую причинили нам поступки наших родителей, и ту, которую мы причинили друг другу сами. И ту боль, которую мы причинили другим людям. Мы чувствуем ее всю и сразу.

Чарли вцепляется в мою рубашку и утыкается лицом мне в шею.

– Это тяжело, Сайлас, – шепчет она. – Я не хочу снова стать такой. Как мы можем сделать так, чтобы снова не стать такими, какими мы были до того, как это произошло?

Я глажу ее затылок.

– Но мы остаемся теми же, кем и были. Мы не можем отменить наше прошлое, Чарли. Но можем вести себя иначе в настоящем.

Я беру ее лицо в ладони.

– Чарли, ты должна пообещать мне кое-что. – Я вытираю ее слезы. – Пообещай, что ты больше никогда не разлюбишь меня. Потому что я не хочу забыть тебя снова. Не хочу забыть ни единой секунды из того времени, когда ты была со мной.

Она качает головой.

– Клянусь. Я никогда не перестану любить тебя, Сайлас. И никогда не забуду.

Я опускаю голову, пока мои губы не касаются ее губ.

– Никогда-никогда.

Эпилог

Двадцать с лишним лет спустя Чарли

Сайлас привезет домой наш ужин. Я жду его у окна кухни, делая вид, будто мою овощи для салата. Мне нравится делать вид, будто я что-то мою в раковине, просто для того, чтобы видеть, как он въезжает на нашу подъездную дорогу.

Его машина въезжает на нее через десять минут, когда кожа на моих пальцах уже сморщилась от воды. Я вытираю руки кухонным полотенцем, чувствуя трепет. Этот трепет никуда не ушел, хотя, насколько мне известно, после стольких лет брака это обычно бывает не так.

Из машины выходят наша дочь Джесса и ее бойфренд Гарри. При обычных обстоятельствах после этого мой взгляд переместился бы на Сайласа, но что-то заставляет меня задержать его на Джессе и Гарри.