Никогда

Теперь он пишет конец истории, что Тоскливая Полночь — слишком поздно, последний час — пройдет без него. Он всегда должен был, теперь он это знает, закончить этот путь.

Как по кругу, всегда возвращаясь на то же самое место.

Моя красавица, моя Изобель. Моя любовь. Ты просила меня подождать. И я жду.

Для всех, я знаю, это только сон.

И когда, во время сна, мы, наконец, проснемся, я увижу тебя снова.

Изобель уставилась на бумагу в дрожащей руке, которая смогла сделать намного больше, чем жгучие воспоминания, темно-фиолетовые чернила, которые составляли ту последнюю строку.

Несмотря на его буквальное значение, она знала, что он хотел сказать "до свидания".

Никогда, подумала она, прослеживая кончиком пальца по водовороту тех тщательно выводимых букв. Тысячу раз никогда. Они были переплетены теперь, безвозвратно. Начиная с того дня, когда он написал на ее коже. И если этот разрыв между ними теперь расширялся вне границ времени и пространства, снов и действительности, она все еще верила, что есть способ пересечь его, способ сдержать свое обещание. Должен быть.

Изобель медленно опустила записку, чтобы смахнуть свободной рукой непрошеные слезы.

Ледяной воздух прошелся позади нее, заставляя ее вздрогнуть. Ветер ужалил ее щеки и расчесал холодными пальцами ее волосы. Она обернулась, глядя поверх плеча.

Ее окно. Оно было открыто. Она нахмурилась, пытаясь вспомнить, как открывала его.

Кружевные занавески трепетали и шептали в свежем ветре, белая ткань они скользила по стенам, создавая звук, похожий на плеск отдаленных волн.

Ветер, поднявшись снова, стал более жестоким, с намеком на острый звон надвигающейся зимы. Он потянул и дернул записку в ее руке, как будто хотел вырвать ее.

Повторно сворачивая бумагу, Изобель стояла, дрожа. Она обернула куртку плотно вокруг себя, засовывая руки в карманы. Она обошла свою кровать и подошла к окну, но остановилась при виде своего отражения в зеркале над комодом. Там, вокруг площади черной и пустой ночи, она видела, как белые кружевные занавески трепетали. Они махали ей, как два призрака на ветру, пока каждый не принял форму знакомой фигуры — окутанной прозрачной белой тканью, с прекрасной кожей, белее снега.

Эпилог

Он стоял на самом дальнем краю скалы, сапоги заляпаны в пепел.

Как когтистые пальцы, черные скалы, торчащие над неподвижными водами, указывали на далекий горизонт. Огромное неподвижное море, белое полотно, как смерть, распространилось широко и далеко от него. Оно встречалось на горизонте с тонкой черной линией, которая отделяла его от фиолетового неба.

За его спиной стоял каркас — руины некогда величественного дворца, а теперь разрушенной конструкции давно забытых слов и мыслей — застыв в забвении.

Ворен закрыл глаза, позволяя мертвой пустоте вокруг него заглушить свой разум и по-прежнему живые ритмы своего тела до тех пор, пока все, что он ощущал, это гул статической тупой вибрации, такой естественной здесь, как дыхание. Его внимание отвлекло ощущение прохладной, мягкой розовой атласной ленты, что он крепко сжимал в кулаке.

— Почему ты возвращаешься в это место каждую ночь?

При звуке ее голоса, музыкального и глубокого, Ворен открыл глаза, но даже не обернулся. Если бы он посмотрел, то он бы поверил снова, попав под гипноз этого лица цвета слоновой кости в обрамлении бесконечных волн черных волос.

Его взгляд сузился на горизонте. Он хранил молчание, пока ветер шевелил его волосы, убирая их с его глаз. Она сомкнула холодные пальцы на обнаженной коже его руки.

— Но не забывай, что это она оставила тебя здесь.

Далеко внизу замерзшее белое море стало сгущаться. Беспокойные волны плескались, набегая рывками на скалы и ударяясь о них, словно проверяя их на прочность.

Волна белой паутинки коснулась его слева, когда она подошла и встала рядом с ним. Ветер закружил с еще большей скоростью, бросая ее волосы в лицо.

Шум моря внизу приподнимался от шепота до рева. Волны разбивались, скручивались и снова бросались, как самоубийцы, на остроконечные скалы.

Ветер завывал рядом с ними, подняв ее белую вуаль в неистовом танце. Атласная лента забилась и захлопала. Ворен сжал ее крепче.

— Стоя здесь один… так долго… Ты не замерз? — услышал он ее вопрос.

Он смотрел вперед немигающим взглядом, голубые молнии, как нож, разрезали небо.

— Нет, — сказал он.

Конец первой книги