Николь. Душа для Демона

К вечеру «проснулись» и ящерицы, мерзкие, злобные красавицы – самые непредсказуемые из обитающих здесь зверей. Могли часами скрываться в толще песка, полностью сливаясь с местностью. Проворные и ловкие, они предпочитали атаковать со спины: пропускали путника, а потом взвивались из-под земли и вонзали в беспечную жертву острые, сверкающие, похожие на шила зубы.

Чужаки, осмелившиеся вторгнуться в странную долину, умели драться, любили схватки… Столько лет службы на границе. Но там была понятная задача, шедшая не от бесконтрольной жажды, а от холодного ума: защитить дом, остановить врага. Да и не шли там бои такой непрерывной чередой.

А тут… Сложно назвать происходящее борьбой за жизнь, когда вокруг море ненависти и странное стремление зверей поскорее убиться об острые клинки. Будто им нравилось умирать… По-другому и не скажешь.

Не вызывали такие нападения ни страха, ни ненависти, а потому не было внутренних тормозов. И черная кровь вскипала все быстрее и бурлила все яростнее в венах воинов, поддаваясь безумию, висевшему в воздухе.

Николь уже свыклась с ритмом странного края. Уверенности добавляло стойкое ощущение, что Джантар знает, что делает. Во время передвижения на ослов ставили работающие охранки, позволяя Николь оставаться в относительной безопасности.

В танце ее спутников на этом поле смерти поначалу было нечто завораживающее.

Джантар зверино скалился и крутился с двумя клинками как смерч, сносящий все на своем пути. Внутренний зверь в его внешности проступал отчетливее, чем у остальных. Казалось, будто за секунды он успевал нанести дюжину ударов, беззвучно рассекающих плоть до самых костей.

Эйдан предпочитал тяжелый длинный меч. Взмахивал им, будто с ленцой, неторопливо. Но каждый его мощный удар обрушивался на беснующихся тварей и с тошнотворным хрустом превращал тех в сломанные чучела. А на лице у Эйдана застыла странная улыбка, и лишь опасно блестевшие красные глаза выдавали внутреннее напряжение.

Талиса, двигающаяся позади Эйдана и Джантара, точными ударами кинжала добивала скулящих и визжащих тварей. Николь на секунду почудилось, что та губы облизывает, словно наслаждается…

Тахир всегда оставался чуть в стороне, чтобы держать всю картину боя перед глазами и точными выстрелами сносить особо хитрых и прытких зверей, пытающихся наскочить со спины на Эйдана или Джантара. Лицо Тахира, и так хищное, злое, совершенно не менялось. Лишь в глазах иногда мелькали красные всполохи.

Рималь переминался рядом с Николь и с мальчишеской непосредственностью комментировал каждое изменение в рисунке схватки. Его восторженные выкрики и азартно блестевшие глаза вскоре начали смущать Николь. Чем дальше, тем сильнее всеобщее наслаждение кровью и смертью вызывало внутренний протест. Девушке стало казаться, что во всем этом извращенном самоубийстве зверей был спрятан иной смысл – словно долина пыталась отравить путников, насытить чужой кровью до предела, чтобы… Николь встряхнула головой, пытаясь отделаться от мысли, будто долина пыталась украсть у нее друзей.

***

После очередной атаки зверей, измазанные кровью, теряющие сами себя, дервины садились вокруг Николь и цепенели в странной тишине, успокаивающей взведенные нервы. То, что раньше лишь чудилось… теперь встало со всей очевидностью – в руках девушки была странная магия. Дар усмирять безумие крови и приносить успокоение теплом и светом. Это понимал каждый, но никто бы не осмелился произнести свои догадки вслух. Слишком поразительна была для дервинов та тишина, что воцарялась под сердцем после еды, приготовленной руками Николь. Зверь, рвущийся изнутри в азарте битвы, после ее ладоней расслабленно затихал до новой схватки.

– Как думаешь, почему здесь звери такие… бессмысленно агрессивные? – тихо спросила Николь у Эйдана на вечернем привале, когда тот помогал разливать похлебку по мискам.

– Говорят, что-то намешано в местной воде, – ответил Эйдан и раздраженно пожал плечами.

А потом задумался: разве только местные твари здесь сходили с ума? Он не хотел признаваться вслух, что запах крови становился все слаще, зверь внутри просыпался все охотнее. А когда Эйдан вонзал меч в тело очередной зверюги, наблюдая, как ее покидает жизнь, он сам себя ощущал живым, как никогда раньше.

А потом, в тишине костра, становилось страшно от самого себя. Что за воздух здесь такой жуткий, от которого меняются все внутренние ориентиры?

Не вода здесь отравлена, а сама атмосфера!

Эйдан вскинул на Николь глаза и вдруг со всей очевидностью осознал, что странные реки ненависти словно обтекали ее стороной, не касаясь, не вовлекая. Что воздух, пропитанный ненавистью и жаждой крови, на нее совершенно не влиял. Видимо, причина в ее странном даре.

Эйдану стало не по себе от мысли, что не будь среди них Николь – они бы одурели от крови и бесконечных схваток, потеряв самих себя.

А вечером в двойном круге охранок они пели песни. Чтобы перекрыть звериный вой темных теней, носящихся вдоль дальнего периметра. Учили Николь своим песням, а потом все вместе их кричали, отпуская странное наваждение чужой жажды смерти.