Николай

– Я слышал и похуже, – пожимаю я плечами.

– Ты извращенец, отвратительный кусок дерьма.

– И намного хуже, чем это.

Ее нижняя губа дрожит и она быстро прикусывает ее.

– Чего ты хочешь от меня?

Пальцем я нежно провожу по атласной ночной рубашке. Образ, как я срываю ее возникает в моей голове и тепло разливается по животу.

– Сейчас… я хочу, чтобы ты сказала мне, кто тебя послал?

Амели поворачивается ко мне и хмурится, словно я ее ударил.

– Кто послал меня?

Я улыбаюсь. Но не той милой улыбкой, от которой подгибаются колени. Нет, я одариваю той, которая говорит ей, каким я могу быть психом.

Той, которая говорит ей, что я порву ее на куски просто ради удовольствия. Той, которая показывает насколько я злой на самом деле. Насколько Темный. И если она не вполне была уверена на что я способен, то теперь уже не осталось никаких сомнений.

Амели сглатывает и ее раздражение сменяет чистый ужас. Она видит меня таким, каков я есть – монстр. Мерзкий, отвратительный, безжалостный.

Существо, которое появляется в кошмарах. И вот она делит постель с воплощением греха. Даже ее ненависть не сможет спасти ее.

– Никто не посылал меня, – говорит она с непоколебимой убежденностью.

Я приближаюсь к ней настолько, что ее запах омывает меня. Так близко, что ощущаю, как тепло ее тела окутывает меня и я могу сосчитать каждый удар ее сердца.

– О? – ухмыляюсь я, подняв брови. – Никто не посылал тебя, и ты случайно узнала кто я? Словно это всем известно?

В ее глазах появляется отчаяние, отчего их цвет становится ярче и теплее.

– Я клянусь, что никто меня не посылал.

Прежде чем она успевает сделать следующий вдох, я набрасываюсь на нее сверху, придавливая своим телом. Она не может двигаться.

Она не может говорить. Она не может ни о чем думать. Все что она чувствует это меня, возвышающегося в воздухе, который она быстро глотает.

– Сейчас, сладенькая, я спрошу тебя еще раз прежде, чем оторву твою миленькую головку с твоих плеч. Кто тебя послал?

Она вздрагивает, раскрыв рот от ужаса. Я знаю, что Амели видит, когда смотрит на меня. Глаза такие тусклые, что практически прозрачные. Белые, мерцающие зубы, которые сейчас появляются в виде острых, как бритва клыков.

Бледная, пепельного цвета кожа доказывает старые легенды Вуду, которые рассказывают у костра, предостерегая детей об опасных, злобных созданий, жаждущих их души.

Она видит меня, и я ей разрешаю. Возможно, чтобы повергнуть ее в шок, или, может быть, потому что я знаю, что она долго не проживет, чтобы подтвердить легенды ее народа.

Но я позволяю ей вобрать весь этот… ужас, находящийся во мне. Темный, который должен убить ее… не смотря на то, что хочет обладать ею.

– Пожалуйста… я клянусь, – дрожащими губами хрипит она. – Никто. Никто не посылал меня.

Сквозь сжатые зубы я шикаю.

– Вот видишь, я тебе не верю. Сейчас ты можешь мне либо сказать правду, либо я буду вынужден прибегнуть к более… плотским… формам убеждения. – Я так близко опускаю лицо к ней, что наши дыхания смешиваются. – И я действительно не хочу этого делать. Будет жаль, что зазря пропадет такая симпатяшка.

Слезы накатываются на уголки ее глаз и бегут вниз по лицу. Я даже не пытаюсь сдерживаться, я просто не могу. Я наклоняюсь и слизываю соленую влагу, пробуя на вкус смесь сладкой кожи и слез.

Пока ее тело пробирает дрожь, я смотрю на Амели сверху вниз через эйфорическую дымку и улыбаюсь.

– Ты хочешь, чтобы я подверг тебя мукам, а? Хочешь, чтобы я сорвал эту сладкую вишенку и оттрахал тебя до боли. Хочешь? Потому что ты маленькая шлюшка. Вы все лжете, коварные шлюхи. Возможно я был слишком мягок. Может быть ты разговоришься, почувствовав боль.

Ее испуганные глаза расширяются, когда моя рука обхватывает ее тонкую шею, оказывая достаточное давление, чтобы дать ей понять, что я серьезен. Она не выиграет. Не спасется. Я могу убить ее, независимо от того насколько сильно хочу.

Я закрываю глаза и вдыхаю. Блять… я чувствую ее тело, облаченное лишь в тонкий атлас, ее запах настолько мощный, что я практически могу распробовать вкус ее слез…

Как я могу устоять против нее? Как я могу не желать сорвать с нее эту легкую ночную рубашку и вколачиваться в нее на протяжении нескольких часов?

Я встряхиваю головой, выкидывая ненужные мысли и ужесточаю хватку.

– Говори, – рычу я. Я злюсь на нее за то, что она так чертовски соблазнительна и на себя за то, что так слаб.

Я не могу позволить отцу оказаться правым на мой счет. Я Скотос, черт возьми. Милосердия даже нет в моем лексиконе.

– Никто! Клянусь жизнью! – осипши кричит она, так как давление на голосовые связки сдерживало ее крики.

– Тогда как? Откуда ты меня знаешь? Откуда, мать твою, ты знаешь кто я? – Ее слезы свободно скатываются, увлажняя мою руку и ее волосы. Я сильнее сжимаю. – Блять, говори же или упаси меня…

– Ты снился мне! – судорожно вскрикивает она. Даже через всхлипы рыдания я отчетливо слышу ее. "Снился мне". Это уловка – я точно знаю. Но все равно, я отпускаю ее шею и перекатываюсь, пыхтя от разочарования и… стыда? Нет. Конечно же нет.

– Я снился тебе? – спрашиваю я, тяжело дыша, но не запинаясь.