Николай Эрнестович Бауман

Заслуженный деятель науки профессор Д. М. Автократов вспоминает, что Бауман предложил ему выступить с речью на похоронах их студента-однокурсника Аполлонова, умершего от туберкулеза. Этот студент перед поступлением в институт долгие годы работал народным учителем и за свою передовую деятельность получил от крестьян благодарность — серебряные часы. Бауман и его друзья решили превратить похороны Аполлонова в демонстрацию — выражение симпатии и уважения учащейся молодежи к «памяти скромного труженика на ниве народного просвещения». Директор института Ланге, узнав о готовившихся речах, категорически запретил произносить их на кладбище. Узнал директор о предполагаемой демонстрации от одного из случайно проговорившихся в его присутствии студентов. И все же, несмотря на запрещение речей, Бауман организовал ряд выступлений: кроме Д. М. Автократова, короткие, но сильные речи произнесли еще три студента. «А студент, — вспоминает профессор Автократов, — случайно проговорившийся… в нашем присутствии на квартире Баумана от последнего получил такую головомойку, что нам, свидетелям этой головомойки, было жутко»{Сборник «Товарищ Бауман», изд. 2. M, 1930, стр 45.}.

В личных беседах с автором проф. Д. М. Автократов всегда подчеркивал, что «с первых же слов разговора с Николаем Эрнестовичем собеседника охватывало чувство доверия и уважения, хотя Бауману в то время было всего 20 лет…»

Николай Эрнестович выступил также инициатором изгнания из студенческой среды одного недобросовестного студента, пытавшегося обмануть профессора при лабораторной работе. Профессор предложил тему на золотую медаль. По ходу работы надо было проделать немало лабораторных анализов. Но студент, директорский любимец, с удивительным проворством подгоняя цифры к заранее намеченным выводам, закончил было всю работу, не обременяя себя длительными исследованиями. Подлог вскрылся, и студенты, по предложению Баумана, потребовали исключения из института претендента на золотую медаль. Любимец директора с апломбом заявил было, что «по правилам для студентов, он является отдельной единицей и не обязан давать объяснения целому курсу». В ответ на это, по инициативе Баумана, весь курс объявил этому студенту, что «курс считает себя в целом коллективной единицей и не желает иметь никакого дела с отдельной единицей». Несмотря на все попытки директора «смягчить вопрос» и выгородить своего ставленника, Бауман и его товарищи — делегаты по этому делу в дирекцию — добились подачи недобросовестным студентом прошения об уходе из института «по собственному желанию».

Но эта общественная деятельность в стенах института была, конечно, далеко не главной целью жизни молодого студента. Главное было рядом — в рабочих слободках.

Стойко и убежденно начал Бауман свою работу подпольного организатора кружков, подпольного пропагандиста среди рабочих. Формы и методы этой работы были достаточно разнообразны. Бауман умел воспользоваться и воскресной поездкой группы рабочих на Волгу или на окрестные озера, и беседой рабочих в тесном и грязном дешевом трактире или харчевне где-нибудь на окраине города, в Адмиралтейской или Суконной слободке. Здесь же, в Адмиралтейской слободке, молодой студент присутствовал на праздновании первой в своей жизни маевки. Рабочих собралось немного, но впечатление «от этого первого рабочего праздника осталось у меня на всю жизнь», — вспоминал не раз Николай Эрнестович.

На «воскресных рыбалках» в лодках иногда помещалось до 40–50 рабочих казанских заводов; вместо рыбы под корзинками с немудреной закуской лежали пачки брошюр. Бауман участвовал также в различных развлечениях рабочей молодежи. Он с увлечением играл на задворках фабричных зданий, неподалеку от заводских бараков в городки (рюхи) с рабочими парнями, вызывая своими меткими к сильными ударами одобрение и более пожилых любителей этой старинной, исконно русской игры. Николай Эрнестович мог одним ударом выбить «на-вынос» самую сложную фигуру игры, вроде «лягушки» или «железной дороги», умел тремя палками «распечатать письмо», то-есть сбить пять рюх, расставленных по концам кона. Очень любил Бауман и местные, национальные празднества татарской молодежи. Иногда он бывал не только зрителем, но и участником «сабантуя», этого увлекательного праздника молодой силы, физической ловкости и здоровья. Молодой студент-ветеринар выходил на борьбу с крепышами парнями-поволжанами и нередко побеждал их если не силой, то ловкостью и сноровкой. Победа в любом деле, за которое он взялся — даже в простой борьбе, — была для него целью, которой он стремился достичь во что бы то ни стало.

— Ничего не могу делать наполовину!.. — говорил, тяжело дыша и отирая пот с лица, веселый и оживленный Бауман. — Такова уж у меня душа с детства: задумано — сделано, как ни трудно!..

Неистощимая энергия и физическая ловкость не раз впоследствии, в годы суровых революционных испытаний, выручали Баумана из затруднительных и даже сложных обстоятельств.

Товарищи Николая Эрнестовича по совместной подпольной работе вспоминают, что его любимой поговоркой было: