Николай Эрнестович Бауман

Организуя подпольные кружки среди рабочих, Бауман одновременно вел пропаганду и среди учащейся молодежи. Казанское студенчество, глухо волновавшееся в течение ряда лет, то и дело изыскивало пути для проявления своего недовольства, стараясь вместе с тем втянуть в это движение возможно более широкий круг городской интеллигенции…

Одной из наиболее распространенных форм выступлений была организация вечеров в университете или ветеринарном институте «в пользу голодающих». Посетители этих вечеров знали, что часть сбора поступает в студенческую кассу взаимопомощи, в задачи которой входила не только материальная помощь бедным студентам, но и пополнение библиотеки нелегальными книгами, помощь административно высланным студентам и т. п. Поэтому либерально настроенная часть общества — адвокаты, учителя, служащие — охотно посещала эти студенческие вечера. На них нередко раздавались запрещенные песни, декламировались стихи Некрасова и даже тургеневский «Порог». Впрочем, попытка публичного чтения этого стихотворения в прозе непременно оканчивалась вмешательством «недреманного ока» — полицейского пристава, зорко следившего за выступавшими артистами и студентами. Зачастую подобного рода вечера заканчивались арестом десятка-двух наиболее «нарушавших тишину и порядок» участников.

Молодой революционер ищет новые формы борьбы. Он усиленно работает над созданием строго законспирированного кружка, в котором можно было бы не только изучать марксистскую литературу на русском языке, но и переводить привозимые из Петербурга книги по политической экономии с немецкого языка на русский. В Казани в то время, как и в других городах России, молодежь, объединенная в подпольные кружки, усиленно изучала политическую экономию, экономическую историю России, стараясь выковать теоретическое оружие в спорах и дебатах со сходившим с исторической сцены народничеством.

Зная немецкий язык, Бауман в своем подпольном кружке не только читал марксистские брошюры и книги, но и переводил на русский язык привозимые из столицы новинки. Более того: Николай Эрнестович положил немало усилий для организации подпольной маленькой типографии. Точнее говоря, это был простой шапирограф: листовки о положении рабочих на заводах Крестовникова и Алафузова довольно примитивно прокатывались и сушились в тщательно запертой комнате Баумана и Сущинского. Но все же это были первые прокламации! Несколько десятков этих листовок члены кружка распространили среди казанских рабочих слободок. Конечно, это обстоятельство немедленно привлекло внимание властей. Департамент полиции в сентябре 1894 года сообщил начальнику казанского губернского жандармского управления о том, что из «переписки фельдшерицы Н. Земляницыной можно предположить о наличии в Казани некоего кружка…»; департамент требовал установить круг знакомых Земляницыной и характер деятельности кружка.

Полковник Марк, начальник казанского жандармского управления, ответил департаменту полиции, что круг знакомых Земляницыной «состоит из состоящих под негласным надзором студентов, уже известных департаменту: Сущинского, Баумана и др». Жандармский полковник добавлял, что «наблюдениями за Спориусом (фельдшер, ведший переписку с Земляницыной. — M. H.) и его знакомыми добыты данные, на основании коих можно предположить, что все эти лица и составляют означенный кружок… общего между этими знакомыми, кроме антиправительственной деятельности, повидимому, ничего быть не может»{Центральный исторический архив (ЦИА), фонд департамента полиции, особый отдел, дело № 813- «О розыске лиц по данным политического характера». Фамилия Н. Э. Баумана везде резко подчеркнута.}.

Полиция и жандармерия, державшие «на примете» наиболее активных студентов университета и ветеринарного института, уже весной 1893 года получили от своих филеров сообщения о существовании в среде студенческой молодежи «некоего сообщества, имеющего регулярные собрания, недозволенные законом». Вскоре властям сделались известными места собраний и фамилии некоторых участников. Сходки происходили чаще всего в квартире ученицы повивального училища З. Г. Борецкой на Поповой горе или на Соколиной улице в квартире студента Московского университета Агафонова, прибывшего в Казань, как значилось в делах полиции, в конце 1894 года «по своим делам». Указывался и третий адрес нелегальных собраний — Собачий переулок, где также проживали студенты ветеринарного института, «благонадежностью не отличающиеся».

Официальным предлогом для собраний, на которых иногда присутствовало 60–80 и даже более человек, были или именины, или помолвка, причем иногда, для придания сходке-вечеринке «большего вероятия», приглашались «посаженые» отец и мать, многочисленная родня «со стороны жениха и невесты» и т. п.