Николай Грозный. Блеск и величие дворянской России

Усиливался полицейский надзор. То, на что год назад не обратили бы внимания, влекло наказания. Так, за «вольнодумство» в повести «Запутанное дело» поимел крупные неприятности молодой чиновник канцелярии военного министра Михаил Салтыков-Щедрин. Хотя для него дело ограничилось только тем, что из военного ведомства его перевели в гражданское, и из столицы – в Вятку (с повышением, старшим чиновником особых поручений губернатора). Были арестованы чиновники министерства внутренних дел, славянофилы Самарин и Аксаков – они распространяли взгляды наподобие чешских революционеров, фактически тот же либерализм, но с «панславянским» уклоном, с возбуждением «славян» против «немцев». Самарина Царь принял лично, сделал ему строгое внушение за разглашение служебных тайн и сеяние национальной розни. Наказанием стал перевод из министерства на службу в Самарскую губернию. С Аксаковым беседовал шеф III Отделения Орлов, на вопросы о славянофильстве он ответил письменно. На этом документе Николай Павлович изложил свои разъяснения о недопустимости нагнетания национальной вражды. Орлову наложил резолюцию: «Призови, прочти, вразуми и отпусти».

А разработкой тайных организаций среди столичных студентов и интеллигенции занимался офицер полиции Иван Липранди. Обнаружил их целый букет. Некоторым удалось «отмазаться» через высокопоставленных друзей, как кружку Введенского, куда входили молодые Чернышевский, Благосветов, Милюков. Целый год Липранди держал «под колпаком» еженедельные собрания у Буташевича-Петрашевского. Там встречался почти постоянный контингент. Как и в других подобных кружках, честили «коррупцию», крепостничество, цензуру, изучали работы зарубежных социалистов и коммунистов – Кабе, Фурье, Прудона, переписывали друг у друга пресловутое письмо Белинского Гоголю.

Но Буташевич-Петрашевский старался расширять свою агитацию среди студентов. А с конца 1848 г. начал обсуждать с соратниками создание тайного общества под маркой «товарищества или братства взаимной помощи» (хотя его так и не создали). На собраниях заговорили, что надо разворачивать пропаганду в народе. Увлекшись, строили планы, что крестьян не так уж трудно настроить против помещиков, чиновников против начальства, что при этом необходимо «подрывать и разрушать всякие религиозные чувства». Разбирали особенности, как можно действовать на Кавказе, в Сибири, Прибалтике, Польше, Малороссии. Дальше болтовни дело не дошло. Или не успело дойти. Но для обвинения хватило и попало под статьи очень суровые.

Арестовали около 40 человек. При этом, кстати, правоохранительные органы допустили промашку. Вместо однофамильца взяли капитана Львова из Лейб-гвардии Егерского полка. Ошибку быстро выяснили и его освободили. Но характерно для Николая Павловича, что не просто освободили. Он чувствовал свою персональную вину, что невиновный офицер был арестован. 30 апреля 1849 г. на Марсовом поле проходил парад Лейб-гвардии. И вдруг царь зычно скомандовал: «Парад, стой! Львов ко мне!» Публично попросил у него прощения, перед всей столицей – и пожал руку офицера [110]. А 24 петрашевца попали под военный суд, и 21 из них (в том числе начинающий писатель Достоевский) были приговорены к смертной казни. Правда, заведомо для острастки. Тот же самый суд сопроводил приговор ходатайством о смягчении, а для поручика Пальма даже о полном прощении.

Царь действительно всех помиловал. Петрашевскому заменил приговор на пожизненную каторгу, двоим – 4 года каторги, потом отдать в солдаты, одному – 2 года каторги. Остальным – ссылки или солдатская лямка. Пальм остался офицером, но был переведен из гвардии в армию. Однако увлекшихся «ниспровергателей» все-таки пуганули, как следует. Привели на Семеновский плац на расстрел, надели смертные рубахи, позволили исповедоваться у священника. Троих привязали к столбам, завязав глаза. И лишь после этого объявили о помиловании. Жестоко? Но, может, это и был действенный способ вразумить обнаглевших молодых людей, занесшихся и отвергавших все святое?

Но стоит еще раз вернуться к фигуре Герцена. Для него отрезвляющего душа парижской бойни хватило совсем ненадолго. Он с головой ушел в «прогрессивные» европейские круги, вращался среди социалистов, начал издавать газету с Прудоном, причем финансировал ее личными средствами. И вовсю хаял Россию, царя. Пересылал на родину соответствующие письма, статьи. Тогда государь в июле 1849 г. арестовал имения Герцена в России, за счет которых он жил, вел свою деятельность, еще и французских социалистов подкармливал. Но у эмигранта нашелся неожиданный заступник.