Николай Грозный. Блеск и величие дворянской России

Лечил царя Мартин Мандт. Фигура очень не простая и примечательная. Он был из Пруссии, профессор Грейсвальденского университета. Мандт разработал «атомистическую» методику – смесь гомеопатии с собственными теориями. Любимыми его лекарствами были стрихнин, цинковая мазь. Применял также сернокислые соли, возбуждающие, ртутные препараты, опий, селитру, хинин. Обязательно со строжайшими диетами – вареный картофель или морковь на воде, жиденькие водные отвары. С 1835 г. этот доктор лечил великую княгиню Елену Павловну, и она порекомендовала Мандта для императрицы с ее нервной болезнью. Новый врач сумел помочь ей, получил высшее придворное медицинское звание лейб-медик-консультант. Начал давать советы и Николаю Павловичу, в дальних поездках с ним заменил состарившегося доктора Арендта. Постепенно вошел в полное доверие государя, даже приобрел статус его друга.

Фрейлина царицы баронесса М. П. Фредерикс писала, что Мандт умел «вкрадываться в человека». «Ума был редкого, выдающегося, что и привлекло к нему Николая Павловича. Но хитрость его была тоже выходящая из ряду вон, и умение скрывать ее тоже было необыкновенное… Он вторгался положительно в людей и делал из них своих поклонников и поклонниц – особенно из тех, которые могли приносить ему личную пользу, – свои инструменты для разных интриг…». «Наружность Мандт имел совершенно мефистофельскую; голова его была маленькая, продолговатая, змеевидная, огромный орлиный нос и проницательный взгляд исподлобья, смех его был неприятный. При всем этом он хромал… Для меня эта личность имела всегда нечто отталкивающее, я просто-напросто боялась его. Но во мне это возбуждало тяжелое чувство… Мандт обладал громадною силой внушения, притом он был и магнетизер. Странная, загадочная личность был этот человек» [131].

Может быть, баронесса была предвзятой к врачу? Но подобные характеристики подтверждал выдающийся хирург Н. И. Пирогов, хорошо знавший Мандта. Считал его недюжинным человеком, но отмечал крайнее тщеславие, карьеризм, интриги [132].

Особенно близко Мандт сошелся с Вацлавом Пеликаном, директором медицинского департамента Военного министерства и начальником Медико-хирургической академии. В его академии лейб-медик вел занятия со студентами, возглавил Образцовый военный госпиталь, а за это продвигал сына Пеликана – Евгения, взял к себе помощником. Всюду Мандт демонстрировал свою «атомистическую» систему. Изложил ее в брошюре «О лечении холеры» на немецком (русского он так и не выучил).

Он так впечатлил царя успехами в Образцовом госпитале, что заслужил его благодарность. Брошюру Николай Павлович распорядился перевести на русский, разослать во все госпитали. А всем военным врачам велел в походах и на учениях носить специальные сумки с «атомистическими» препаратами для оказания первой помощи больным. Хотя врачи, знавшие Мандта, подметили его секреты. Пациентов он отбирал сам – когда был уверен в выздоровлении. Тяжелых случаев вообще избегал. Если же лечение не помогало, сваливал на больного – дескать, нарушил строгую диету. Но был крайне самоуверенным, все прочие методы лечения отбрасывал, новейшими достижениями медицины совершенно не интересовался.

С 8 февраля 1855 г. по просьбе Мандта к лечению царя подключили еще лейб-медика наследника престола, Карреля. Но он остался лишь бессловесным ассистентом. Баронесса Фредерикс, свидетельница трагедии, писала: «Перед Мандтом он не смел пикнуть, будучи в то время еще довольно молод и неопытен в придворной жизни». «Государю во время его последней болезни Мандт приносил свои порошки в кармане. Других медиков он не подпускал во время этой же болезни, уверяя до последней минуты, что опасности нет» [131]. Какими лекарствами он пользовал Николая, неизвестно. В дворцовой аптеке Мандт их не заказывал. А его заверения, что «опасности никакой нет», звучали и 10-го, и 16-го. И 17 февраля утром, по заключениям Мандта, еще все было спокойно. На вечер императрица назначила небольшое собрание с дамами.

Тревогу поднял не Мандт, а Каррель. Сообщил об угрожающем ухудшении наследнику и дочери царя Марии – она дежурила рядом со спальней отца. Но Мандт опять объяснил, что угрозы нет. Тем не менее, цесаревич Александр добавил еще одного своего врача, Енохина. Государыня отменила вечер, посидела у мужа. Предложила ему причаститься Святых Таин, но он ответил – зачем? Станет получше, и он причастится по-нормальному, в храме. Жена не настаивала. Помолилась возле него, и он горячо подхватил. Хотя царица видела: мужу худо. После 21 часа послала фрейлин узнать о его состоянии. Мандт сказал: «Успокойтесь, опасности нет». Фредерикс записала: «Отчего Мандт нас обманывал в эту минуту, Один Бог ведает. Мы в ужасном состоянии, видим и чувствуем, что этот страшный человек нам нагло говорит неправду» [133].