Николай Грозный. Блеск и величие дворянской России

Обращался к наследнику: «Мне хотелось, приняв на себя все трудное, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас. После России я вас любил больше всего на свете. Служи России». Царь захрипел, дыхание сбивалось. Он напутствовал сына: «Держи все, держи все» – и показал рукой, что держать надо крепко. Вся семья стояла у постели на коленях. Государь еще показал сыну, чтобы поднял свою беременную супругу, зная, что ей вредно стоять на коленях. Не забыл, заботился. По лицу Николая Павловича пробежала судорога, голова откинулась. У присутствующих вырвался общий крик. Но государь вдруг открыл глаза, поднял их к небу – и улыбнулся. С этой улыбкой он и ушел в мир иной [135] …

Протоиерей Василий Бажанов свидетельствовал, что он в своей жизни наставлял перед кончиной многих людей, но никогда не видел такой веры, торжествующей над приближающейся смертью [136]. А сенатор К. Н. Лебедев писал: «14 декабря и 18 февраля славнейшие дни в жизни этого Монарха». Но народное горе было неописуемым. Фрейлина А. Ф. Тютчева очень образно передала, какое впечатление произвела весть о смерти Царя в Петербурге: «Как будто вам объявили, что умер Бог…». Толпы народа в отчаянии ринулись к Зимнему дворцу. Выли, рыдали. Дубельт отмечал: «Плач всеобщий, всеобщее изумление… Удар неожиданный, никто не подозревал, что недуг его принял опасное направление. Скорбь так велика, что описывать ее дело невозможное».

27 марта состоялось перенесение гроба в Петропавловский собор. Причем о церемонии позаботился сам Николай Павлович. Распорядился, чтобы она была как можно скромнее. Царь уходил в последний путь в казачьем мундире – в таком же, как был на коронации. В этот день «народ наполнил сплошной массою Дворцовую площадь… Когда вынесли гроб из дворца, и стали поднимать его на колесницу, весь народ, как один человек, бросился на колени; из всей этой массы, как из одной груди, вырвались рыдания и громкий вопль: «Ох! … Господи, помилуй!». Неделю гроб стоял в Петропавловском соборе, потоки людей шли и ехали к нему. Прощались в таком горе, будто умер родной отец.

6 марта Николая Павловича похоронили в родовой царской усыпальнице. Сохранились свидетельства, как, узнав о его смерти, рыдали даже декабристы, находившиеся в ссылках или уже помилованные. В. К. Кюхельбекер записал: «Бестрепетный и мудрый Царь России». Декабрист Штейнгель вспоминал: «… Поспешил поклониться праху блаженной памяти государя Николая I; сердце сжалось, обильные слезы с тихим рыданием облегчили грудь; казалось, и из гроба повторил Государь: «Давно простил тебя» [137].

А митрополит Платон Киевский, прекрасно знавший императора, ставил его в пример верующим: «То был истинно православный, глубоко верующий русский Царь, и едва ли наша история может указать другого подобного ему в этом отношении. Припомните последние часы его жизни: так умирать может истинный христианин, истинный сын Православной Церкви; он почил, держа в руке крест Христов – символ нашего спасения. Многие ли так умирают из нашей монашествующей братии? С таким ли бесстрашием встречаем смерть мы, отрекшиеся от мира и поставившие задачею отшельнической жизни встречу со смертию, как с переходом в иную, лучшую жизнь?»

Незадолго до собственной кончины митрополит рассказывал духовным чадам, как он горячо оплакивал Николая Павловича. Но как раз по окончании сорокоуста о его упокоении император сам вдруг явился в келью к владыке. Смотрел проницательно, величественно, но добродушно. Когда Платон хотел поклониться ему, видение растаяло. «Знаете ли, что здесь необъяснимо для меня: достоин ли я был того, чтобы величайший из царей земных посетил из загробного мира мое старческое убожество? Почему он не являлся достойнейшему меня? Но, с другой стороны, не тем ли подобные личности и велики, что они «не зрят на человеки?» [138].

Впрочем, была и другая реакция. Либерал Д. А. Милютин вспоминал: «Когда народ стекался на панихиды и повсюду выражалась скорбь об утрате великого Государя, с личностью которого привыкли связывать представление о величии самой России, – в то же время в известной среде людей интеллигентных и передовых, радовались перемене царствования… В известных кружках речь о кончине Императора Николая вызвала ликование; с бокалами в руках поздравляли друг друга с радостным событием» [139]. Публицист-революционер Н. В. Шелгунов выражался еще более откровенно: «Николай умер. Надо было жить в то время, чтобы понять ликующий восторг «новых людей»; точно небо открылось над ними, точно у каждого свалился с груди тяжелый камень, куда-то потянулись вверх, вширь, захотелось летать» [140].