А братья как раз ждали на совещание других заговорщиков. Появились штабс-капитан Соловьев, поручики Щепилло, Сухинов, Кузьмин. Стали кричать на Гебеля, что он хочет «погубить Муравьевых». Щепилло схватил у караульного ружье и ударил полковника штыком. Взялись за ружья и его товарищи. Гебель выскочил во двор, его настигли, стали колоть. Нанесли 14 ранений в грудь, в живот, в голову, в спину, сломали руку прикладом и бросили умирать. Но все же ранения оказались не смертельными, полковника спас рядовой Максим Иванов. Перевязал и увез от убийц.
А они взбунтовали роту. Двинулись по селам, собирая подразделения своего полка. 30 декабря вошли в Васильков, захватили оружие и полковую казну, 17 тыс. рублей серебром и 10 тыс. ассигнациями. Муравьев-Апостол беззастенчиво лгал. Своего младшего брата Ипполита представлял солдатам, как курьера от «императора» Константина, приехавшего с приказом идти в Варшаву. Уверял, будто он, Муравьев-Апостол, назначен командиром полка вместо Гебеля. Будто на сторону Константина перешла вся дивизия, и вскоре вся армия присоединится.
Майор Трухин пробовал вразумить солдат, его избили. А «верность» подчиненных подогревали деньгами, как раз на это пошла полковая казна. Те напивались, дисциплина стала разваливаться. Предводители хотели идти на Киев, взбунтовать там гарнизон, а заодно и крестьян, горожан. Рассчитывали на поддержку соседних полков, гусар. 31 декабря выступили к ним, на Житомир. Добрались до Мотовиловки и узнали, что никто их не ждет, никто не восстал. Повернули на юг, на Белую Церковь – туда помчался подпоручик Вадковский, обещал поднять свой полк, 17–й егерский.
Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин пытались придать восстанию идейный характер. В Мотовиловке зачитывали перед солдатами составленный ими «Православный катехизис»: откровенно еретический и масонский. Провозглашалось – Бог создал человека, «чтобы он был свободен и счастлив», «Почему же русский народ и русское воинство несчастно? – Оттого, что цари похитили у них свободу». Делались выводы, что «Бог создал всех нас равными», а цари «прокляты от Него как притеснители народа», «присяга царям богопротивна». Дескать, «святой закон» повелевает русскому народу и воинству «раскаяться в долгом раболепии», низложить «неправду и нечестие тиранства» [36].
Но извращения Священного Писания ничего хорошего не дали. Мало того, они противоречили изначальной лжи об «императоре Константине». А признание всех «равными» и отрицание присяги вызвали полную анархию. Нижние чины стали выходить из-под контроля, грабить. Первым делом искали спиртное. В той же Мотовиловке разгромили трактир и израсходовали 360 ведер «водки и прочих питий»! Упивались, обливали водкой друг друга. Врывались в дома. Забирали вино, любые вещи, какие приглянулись. Впоследствии комиссия, опрашивая пострадавших, составила огромный перечень похищенных кожухов, шапок, рубах, исподнего, даже женских юбок и чулок. Били хозяев, насиловали баб.
Всего за несколько дней «освободительного похода» полк превратился в буйные непросыхающие толпы. Офицеры не осмеливались прекратить безобразия, чтобы подчиненные хоть как-то слушались их. Самые здравомыслящие солдаты стали просто исчезать. Капитан Козлов со своей ротой присоединился к мятежникам только для того, чтобы не повторить участь Гебеля или Трухина. Но держал солдат под собственным влиянием, и, в общем разгуле, увел роту прочь.
А в Белой Церкви явившегося туда Вадковского сразу арестовали. Полк, который он хотел взбунтовать, немедленно отвели подальше. 2 января, дойдя до села Пологи, черниговцы узнали – их ждут не соратники, а правительственные войска. Повернули на запад. Но их уже обкладывали с разных сторон, и навстречу выдвигался отряд генерала Гейсмара, кавалерия и артиллерийская рота. Муравьев-Апостол услышал о них от крестьян, но даже сейчас лгал солдатам, чтобы не разбежались – это свои, идут к нам на соединение. 3 января возле села Устимовки увидели развернутые орудия.
Муравьев-Апостол все еще надеялся, что по «своим» огонь не откроют. А там, глядишь, перейдут на их сторону. Приказал идти прямо на пушки без выстрелов. Но когда мятежники не выполнили требований остановиться, орудия ударили ядрами. Офицеры-заговорщики кричали и звали вперед. Тогда по ним шарахнули картечью. Черниговцы заметались, падали убитые. Щепилло сразило наповал. Раненый Ипполит Муравьев покончил с собой. Кузьмин, тоже раненый, еще силился звать солдат в общую атаку. Понял, что не получится, и застрелился.