Николай I

Штаб-офицер Корпуса жандармов доносил в рапорте от 21 января 1848 года: «В Тверской губернии между помещиками и вообще в обществе с некоторого времени усилились толки об непременном будто бы намерении государя императора предоставить в непродолжительном времени свободу людям крепостного состояния и что будто бы по этому случаю в некоторых губерниях помещики составили даже частные комитеты, в которых совещаются об удобнейшем проведении Высочайшей воли этой в исполнение»^{699}. В 1846–1847 годах слухи об освобождении крепостных крестьян распространились в Калужской и Смоленской губерниях^{700}. Дворянство Виленской губернии, встревоженное «известными последними событиями в соседней Галиции», намерено было «приступить к суждениям об испрашивании дозволения дать свободу крестьянам»^{701}. По этому поводу начальник округа жандармов заметил, что «мысль о предоставлении крепостным людям личной свободы давно бродит в умах владельцев Западного края, без всякого, однако, в них укоренения»^{702}.

Слухи подогревались тем, что мнение Николая Павловича о необходимости в перспективе уничтожения крепостного права иногда становилось известным и провинциальному дворянству. Так, смоленский губернский предводитель дворянства князь Друцкий-Сокольницкий сообщил своим землякам о благосклонном приеме депутации смоленских дворян, состоявшемся 17 мая 1847 года, во время которого государь завел разговор об освобождении крестьян: «…Его Величеству благоугодно было приказать депутатам, чтобы по возвращению их… представлено было письменное мнение по сему предмету в собственные руки его величества, — после чего Его Величество соизволил сказать: «Я говорю с Вами, господа, келейно, и надеюсь, что это останется между нами»^{703}. Николай Павлович знал, с кем имеет дело, потому что перед этим внимательно познакомился с представленными III Отделением списками смоленских дворян, желавших перевести своих крепостных в обязанные крестьяне^{704}. Тем не менее тайной этот разговор не остался. По губернии поползли слухи. Кстати говоря, одним из основных источников распространения подобных слухов Николай I считал дворовых. Выступая перед депутатами дворянства Санкт-Петербургской губернии 21 марта 1848 года, он сказал: «У нас существует класс людей весьма дурной, и на который я прошу вас обратить особенное внимание — это дворовые люди… Часто за столом или в вечерней беседе, вы рассуждаете о делах политических, правительственных и других, забывая, что люди эти вас слушают и по необразованности своей и глупости толкуют суждения ваши по-своему, то есть превратно»^{705}.

Демократически настроенная общественность положительно оценивала активность правительства в этом направлении, о чем свидетельствует письмо В. Г. Белинского П. В. Анненкову, написанное в декабре 1847 года: «…У нас не без новостей… Большое движение по вопросу об уничтожении крепостного права… дело это может опять заглохнуть. Окружающие Николая I друзья своих интересов и враги общего блага утомят его различными проволочками, а потом, воспользовавшись благоприятным случаем… отклонят его внимание от этого вопроса, и он останется нерешенным при таком монархе, который один по своей мудрости и твердой воле способен решить его»^{706}.

Накануне событий 1848 года государь, казалось, готов был решиться на освобождение крестьян, но после известий о революции «император Николай Павлович призадумался, и крестьянское дело было отложено в дальний ящик, а висело оно тогда на ниточке»^{707}. Февраль-март 1848 года как переломный момент отмечается многими современниками. Д. Н. Блудов в записке Александру II в январе 1857 года свидетельствовал, что известие о Французской революции и ожидание последующих событий явилось «одною из причин сих перемен»^{708}. Директор Департамента Министерства государственных имуществ Заблоцкий-Десятовский в черновых листах книги о П. Д. Киселеве, позднее исключенных при публикации, напоминает и о неудаче прежних мер, что не могло не навести Николая I на мысль, «что время к разрешению крестьянского вопроса еще не наступило»^{709}. Сам Николай I, выступая перед депутатами петербургского дворянства 21 марта 1848 года, говорил: «Переходя к быту крестьян, скажу вам, что необходимо обратить особое внимание на их благосостояние. Некоторые лица приписывали мне по сему предмету самые нелепые и безрассудные мысли и намерения. Я их отвергаю с негодованием. Когда я издал указ об обязанных крестьянах, то объявил, что вся без исключения земля принадлежит помещику-дворянину. Это вещь святая и никто к ней прикасаться не может… Некоторые русские журналы дозволили себе напечатать статьи, возбуждающие крестьян против помещиков и вообще неблаговидные, но я принял меры и этого впредь не будет. Господа! У меня полиции нет, я не люблю ее: вы моя полиция»^{710}.