Николай I

Отказавшись от каких-либо территориальных приобретений за счет Дунайских княжеств или попавшей в беду Австрии, Николай Павлович, при определенных условиях, готов был сделать только одно исключение — для Галиции. Среди нескольких высказываний императора на этот счет приведем одно, содержащееся в его письме к И. Ф. Паскевичу от 14 (26) марта 1846 года по поводу ликвидации Краковской республики: «По краковскому делу я с тобой не согласен. Брать себе ничего не хочу. Дело решено еще в Теплице. Краков должен быть австрийским, а не прусским, так этому и быть. Но ежели хотят австрийцы поменяться и отдать мне Галицию, взамен всей Польши по Бзуру и Висле, отдам, и возьму Галицию сейчас, ибо наш старый край»^{1125}. В письме тому же И. Ф. Паскевичу от 10 июня 1848 года император, предполагая возможный распад Австрийской империи, формулирует следующий тезис: «…Одно положительно нам важно — это то, чтобы не возродилось с согласия или без согласия императора отдельное, самостоятельное новое царство в Галиции под именем польского или славянского. Ежели будет так, то я непременно вступлю в Галицию и присоединю древнее сие достояние. Ибо край сей может быть или австрийский, или русский. Иного не могу допустить никогда во что бы то ни стало»^{1126}. Вероятно, тогда же Николай Павлович написал заметки по славянскому вопросу, которые не найдены, но об основных тезисах которых можно судить по ответной записке К. В. Нессельроде от 15 (27) июня. Больше всего Николая Павловича беспокоила возможность образования в Галиции нового польского государства. Судя по всему, так же как и в письме к И. Ф. Паскевичу, написанному примерно в то же время, Николай Павлович ставит вопрос о присоединении Галиции как древнего Галицкого княжества. Не протестуя явно, Нессельроде замечает, что «Австрия не в первый раз выходит из бездны».

Выразив в мягкой форме свои сомнения, К. В. Нессельроде сразу же соглашается с другой мыслью императора: «Что касается высказанного вашим величеством намерения отказаться от принятия во владение Богемии, Моравии, Силезии, Кроатии (Хорватии. — Л. В.), Иллирии и австрийской Сербии, в случае, если бы эти провинции, отделившись от связывающего их общего центра, просили бы нас принять их, то я могу только полностью разделять его»^{1127}. По мнению канцлера, кроме внешнеполитических трудностей, это вредно потому, что прием стольких провинций «расшатал бы великое русское единство», так как «легко ввел бы в его лоно множество чужеродных элементов». Нессельроде далее поясняет, что он имеет в виду усилившиеся бы в связи с этим католицизм, протестантизм и «демократические принципы». Общий вывод канцлера следующий: «…Было бы гораздо менее обременительно и более полезно вместо того, чтобы присоединять их к Российской империи, дать им сгруппироваться вокруг нее, покрыть их своим полным протекторатом и подчинить их своему влиянию». Итак, не конфедерация, а зависимые от России государства, и только в отношении Галиции вопрос оставался открытым. Николай I разработал даже проект о передаче Австрии и Пруссии польских земель в обмен на земли древней Галиции^{1128}. Ответа на свое предложение он, однако, не получил.

Принципа невмешательства Россия придерживалась и позднее. Ситуация стала меняться только в 1854 году на фоне антироссийских настроений европейских правительств. Уже в феврале этого года в конфиденциальной переписке Николай I пишет русскому послу: «Весьма быть может, что успехи наши возбудят бунты в Венгрии; препятствовать сему мы не в состоянии. Не станем и разжигать бунтов, но пользоваться ими будем в том смысле, что, угрожая сердцу Австрийской империи, они скорее побудят правительство принять условия наши к примирению»^{1129}. А на письме князя М. Д. Горчакова от 26 марта 1854 года император делает пометку: «Теперь время настало выдать прокламацию, чем я займусь»^{1130}. Он действительно пишет воззвание, которое, по его замыслу, могло бы распространяться в Болгарии от имени И. Ф. Паскевича. Впрочем, этим дело и закончилось.