Николай I

Представители революционно-демократических кругов привычно обвиняли Николая Павловича в домогательствах по отношению к женщинам, циничности, двуличии, лицемерии, отказывая ему в то же время в подлинной страсти. «Я не верю, — писал А. И. Герцен, — чтоб он когда-нибудь страстно любил какую-нибудь женщину, как Павел Лопухину, как Александр всех женщин, кроме своей жены; он пребывал к ним благосклонен, не больше»^{1749}. Безапелляционно-обличительным приговором стала характеристика М. Н. Покровского в его пособии по русской истории, на долгие годы ставшем настольным учебником: «Лицемерием была проникнута вся его личная жизнь. Он был, конечно, также развратен, как все его предшественники и предшественницы. У него была постоянная фаворитка, с которой его законная жена Александра Федоровна была в большой дружбе — до того все это считалось естественным. Но, кроме того, к его услугам был целый гарем из придворных дам и девиц (фрейлин), балетных танцовщиц и т. д. Мужья и отцы, как чумы, боялись николаевского двора; поэт Пушкин пал жертвой обстановки, которая складывалась для людей, имевших красивую жену и в то же время имевших несчастье принадлежать к придворному кругу… На людях он самым почтительным образом относился к своей «законной жене», был самым нежным отцом семейства, разыгрывая целые комедии «семейного счастья» за утренним кофе или вечерним чаем, на елке и т. п.»^{1750}.

Автора этой цитаты нельзя упрекнуть в незнании источников. Хотя в действительности только некоторые из отцов отказывались от придворной карьеры своих дочерей. Так, в 1835 году во время прогулки по Английской набережной Николай Павлович и Александра Федоровна обратили внимание на старшую дочь графа Ф. П. Толстого. Как вспоминает М. Ф. Каменская, «государь, глядя на нас, весело засмеялся и похлопал отца моего по плечу». Сразу же все стали советовать Машеньке почаще гулять на Английской набережной, кузина привозила в дом разные сплетни, в том числе, что на Святой неделе его дочь станет фрейлиной императрицы. Все это вызывало только раздражение Ф. П. Толстого, и даже на придворных рассыльных он стал смотреть как на врагов: «Ему все чудилось, что кто-нибудь из них везет мне фрейлинский шифр. Говорят, что неизвестность так мучила его тогда, что он даже решился закинуть по этому поводу словечко министру двора. «Отчего Вы меня об этом спрашиваете, граф?» — спросил князь Петр Михайлович Волконский. «Оттого, Ваше сиятельство, что я не желаю, чтобы моя дочь…» — (и папенька шепнул что-то на ухо князю). Министр с удивлением взглянул на него и холодно проговорил: «После того, что Вы мне сказали, граф, Вы можете быть покойны: дочь Ваша фрейлиной не будет»^{1751}. Младшая дочь Ф. П. Толстого (от второго брака) Е. Ф. Юнге в воспоминаниях, написанных по просьбе Л. Н. Толстого, также вспоминала о внимании, проявленном императором к ее сестре: «Моя сестра Мария Федоровна Каменская была известная в Петербурге красавица. Когда она девушкой гуляла под руку с отцом и им встречался император Николай Павлович, то последний осаживал лошадей и выходил из экипажа, чтобы пройтиться и побеседовать с ними, и тем ужасно сердил моего отца, который, приходя домой, говорил: «Ну нет, если он опять это сделает, я его побью»^{1752}.

Разные слухи ходили про фрейлину А. О. Россет — «черноокую Россетти», вышедшую замуж в 1832 году за молодого дипломата H. М. Смирнова. Достоверно известно лишь то, что по секретному предписанию Николая I в качестве приданого вместо обычных 3 тысяч рублей, положенных штатным фрейлинам, ей было выдано 12 тысяч^{1753}. Сами воспоминания бывшей фрейлины в этом отношении скупы. Вот молодая девушка, еще не ставшая фрейлиной, но уже живущая при дворе, она в 1826 году прыгает в Царском Селе по замерзающим лужам, и вдруг из открывшегося окна слышит голос Николая Павловича: «Это было самое красивое дитя на свете… Оли, вот мои новые фрейлины… Это мило, вот так-то простужаются. Пойдите согрейтесь и вымойте ноги водкой»^{1754}. Затем, когда ее разувала прислуживающая фрейлинам девушка, он пришел проверить, как выполнено его пожелание, попросив показать ножку и отпустив соответствующий комплимент. Этот случай вполне мог иметь место в апреле 1826 года. 27 апреля камер-фурьерский журнал впервые фиксирует присутствие девиц А. О. Россет и А. А. Эйлер (внучки академика) с фрейлиной С. Г. Моден на выходе Николая I и Александры Федоровны в церковь в день рождения цесаревича Константина Павловича^{1755}. Отношения Александры Осиповны с мужем, который принес ей положение и деньги, необходимые для поддержки родственников, оставались прохладными. В своих воспоминаниях она непроизвольно сравнивает мужа с Николаем Павловичем, к которому не скрывает чувств: «По моему мнению, все мужья — свиньи; сделав детей своим женам, они полагают, что сделали всё, — все, за исключением императора Николая, идеального мужа и отца»^{1756}.