Николай I

Напрасно беспокоилась Мария Федоровна, когда Николай Павлович еще раньше, в 1814 и 1815 годах, впервые побывал в Париже. Великий князь был лишен легкомыслия. Возможно, этому способствовала экскурсия, устроенная для него еще в Петербурге доктором А. А. Крейтоном. По воспоминаниям врача Калинкинской больницы Реймера, в 1835 году Николай Павлович обратился к нему при обходе: «Я пришлю сюда своего сына и ты покажи ему самые ужасные примеры сифилитической болезни на мужчинах и женщинах. Когда я был молод и еще не женат, мой доктор Крейтон тоже водил меня по военному госпиталю; больные, которых я увидел, произвели во мне такой ужас, что я до самой женитьбы своей не знал женщин»^{1735}. В первые же годы после женитьбы он демонстративно подчеркивал свою привязанность к жене. Однажды на маскараде в Вене к Николаю Павловичу подошла дама в «домино» со словами: «Знаете ли Вы, Ваше Высочество, что Вы самый красивый мужчина в России?» «Великий князь ответил резко, отворачиваясь от нее: «Сударыня, это касается только моей жены»^{1736}.

Впрочем, существует и другая точка зрения на этот счет, хотя она представляется маловероятной. Шведский славист Стаффон Скотт без ссылок на источники (да и какие могут быть источники?!) пишет буквально следующее: «Между прочим, и сам Николай I основал побочные линии, например с Марией Ивановной Исаковой, урожденной Каратачаровой. В то время он был еще не царем, а великим князем Николаем Павловичем и даже не наследником престола. Их сын Николай носил отчество и фамилию мужа матери. От него пошел большой род, и праправнук Николая I Сергей Исаков родился в 1916 году в городе Кармель, штат Калифорния. Еще одним плодом великокняжеского периода Николая 1 была Йозефина Кобервейн, дочь фрейлины шведского короля Густава IV Адольфа Мари Анны Шарлотты Рутеншельд. Эта шведка недолгое время была замужем за Иосифом Кобервейном, чтобы дать ребенку фамилию и законный статус. Йозефина Кобервейн вышла замуж за французского художника по имени Александр Фрисеро, потомки которого живут во Франции по сей день»^{1737}.

Известно, что Николай Павлович был далеко не безразличен к женской красоте. Когда в 1844 году, спустя много лет после первого своего посещения Англии, он вновь прибыл в эту страну с визитом уже в качестве императора, королева Виктория отметила в письме к бельгийскому королю Леопольду: «…Его восхищение женской красотой очень велико… но он остается верен тем, кем он восхищался двадцать восемь лет тому назад»^{1738}. Годом позже, 3 (15) декабря 1845 года, во время просмотра в Риме работ русских художников — пенсионеров Академии художеств — он остановился перед картинами П. Н. Фролова с изображениями поясных фигур. «Они так с голых и пишут их?» — задал он вопрос сопровождавшему его вице-президенту академии графу Ф. П. Толстому. На следующий день во время посещения скульптурной мастерской П. А. Ставассера император по достоинству оценил его работы. Этот эпизод, со слов графа Ф. П. Толстого, был затем включен в воспоминания Т. П. Пассек: «Государь пришел в восхищение от вылепленной Ставассером статуи нимфы с сатиром и спросил его: «Неужели у тебя натурщица так хороша и грациозна?» Рассматривая долго эту статую, он обратился к стоящему тут флигель-адъютанту В. И. Васильчикову и, закрыв ему рукою глаза, проговорил: «Тебе не надобно на нее смотреть, это опасно»^{1739}. Похвалил он и скульптуру русалки, а покидая мастерскую, заказал для себя группу «Сатир, обувающий нимфу» в мраморе. Как писал своей сестре в Петербург сам П. А. Ставассер, Николай I, любуясь «Нимфой» и «Русалкой», задал вопрос: «Которая же модель тебе более понравилась? То есть та ли, которая служила для «Русалки» иди которая для «Нимфы»? Я отвечал, что нравятся обе. Царь улыбнулся и заметил: «Должно быть, у тебя прекрасные модели». Уходя, он опять посмотрел на группу, и опять похвалил: «Мне очень нравится; старайся, чтоб я не ошибся в тебе; смотри, не заленись!» Вышедши из мастерской и обратившись к окружающим, он заключил словами: «Je n’ai rien vu de plus graccieux!» («Я ничего не видел более изящного!»)»^{1740}. Интересно, что сам скульптор за неделю до посещения его мастерской императором в письме к сестре выразил восхищение четырнадцатилетней натурщицей Розой, родившейся от римлянки и мулата: «Что у меня за натурщица! Это сама нимфа… Но, работая с ней, нужно иметь очень много терпения, потому что прекапризная и ленивая девушка»^{1741}.