Николай I

Для Николая Павловича семья и дети были в определенной степени незаменимым средством для снятия стресса. «Все кругом, — писал маркиз де Кюстин в 1839 году, — наперебой расхваливают семейственные радости, которые вкушает император Николай, однако мне видится в этом скорее утешение прекрасной души, нежели доказательство безоблачного счастья. Утешение — еще не есть блаженство; напротив, необходимость лечения доказывает наличие болезни; если у российского императора великая душа, то придворная жизнь не может полностью занять ее; отсюда — частные добродетели императора Николая»^{1723}. По словам В. А. Жуковского, лишь только император переступал порог своего дома, как «угрюмость исчезала, уступая место не улыбкам, а громкому смеху, откровенным высказываниям и ласковому обращению с окружающими»^{1724}. Несомненно, что «бегство» в семейную жизнь было защитной реакцией на надоевшие условности этикета, фальшивую позолоту императорского двора. Вряд ли был прав М. Н. Покровский, когда писал о театральности и фальши семейной жизни императора. Маркиз де Кюстин был склонен считать, что семейные чувства Николая Павловича были вполне искренними: «Нынешний император оставляет свою самодержавную величавость лишь в кругу своей семьи. Там он вспоминает, что человеку природой заповеданы радости, независимые от обязанностей государственного мужа; во всяком случае, мне хочется верить, что именно это бесконечное чувство влечет императора к его домашним; семейственные добродетели, без сомнения, помогают ему править страной, ибо снискивают ему почтение окружающих, однако я не думаю, что он чадолюбив по расчету»^{1725}.

Естественно, было бы наивно представлять заботливого государя, правившего страной со многими нерешенными проблемами, безоблачно счастливым человеком. Возможно, это имело бы место, обладай правитель более ограниченными чувствами и более примитивной душевной организацией. При всем желании, даже в кругу семьи, Николай Павлович не мог абстрагироваться от действительности или уклониться от исполнения своих обязанностей государя. Он и дома чувствовал себя на службе или, по крайней мере, не забывал о ней. Английская королева Виктория в письме к королю Бельгии Леопольду от 30 мая (11 июня) 1844 года отметила: «Он несчастлив, и меланхолия, проглядывающая в его внешности, по временам наводила на нас грусть»^{1726}. Впрочем, в то время Николай Павлович мог вспоминать и о днях молодости и надеждах своего первого пребывания на берегах «Туманного Альбиона», когда, казалось, все еще впереди…

Перед кончиной Николай Павлович нашел силы проститься с каждым из своих детей и внуков отдельно. Фрейлина А. Ф. Тютчева записала в дневнике: «Благословляя цесаревну, он продолжительным взглядом, казалось, особенно поручил ей императрицу, как будто более всего он полагался на ее любовь и заботу. Благословив всех, он сказал, обращаясь ко всем вместе: «Напоминаю вам о том, о чем я так часто просил вас в жизни: оставайтесь дружны»^{1727}.

«Я его слишком люблю»: Николай I в окружении женщин