Впрочем, спартанские наклонности Николая Павловича проявлялись и в том, что он, как отмечала великая княжна Ольга Николаевна, не любил даже охоты{1800}. Охота издавна считалась непременной чертой быта коронованных особ. В России страстными охотниками считались Алексей Михайлович, Петр II, Анна Иоанновна, позднее Александр III. Николай Павлович охотился изредка в окрестностях Гатчины, в так называемом «Зверинце». Одно из первых упоминаний пребывания там еще великого князя Николая Павловича относится к 1818 году, когда Мария Федоровна разрешила ему провести в своих владениях несколько дней на охоте. Впрочем, это был скорее только повод провести время в тесном кругу преданных лиц. Александра Федоровна вспоминала: «Все были веселы, любезны каждый по-своему и разговорчивы; все расстались довольные друг другом»{1801}.
При Николае I в «Зверинце» паслись стада оленей, ланей; здесь же разводили ослов. Была там и дворцовая молочная ферма. Гатчинский житель А. В. Эвальд вспоминал: «Император Николай Павлович не был страстным любителем охоты. Иногда он выходил с ружьем в дворцовый парк или зверинец, подстреливая пару диких уток, да и то редко. Случалось, в зверинце устраивалась охота на оленей, это делалось исключительно для развлечения какого-нибудь иностранного гостя. Устраивалась охота и на медведей. Для этого пойманных медведей выпускали в зверинце и их надо было непременно убить, иначе они бы задрали оленей или ослов. На одной из таких охот большой медведь сильно поломал егеря, хотевшего взять его на рогатину. Случилось это на глазах государя. Егерь, после схватки с медведем, стал негодным инвалидом, и государь назначил ему такую хорошую пенсию, что он мог жить не только безбедно, но и с большими удобствами»{1802}.
Другой эпизод, связанный с охотой, сохранился в воспоминаниях М. Ф. Каменской, рассказавшей об одном из карликов, принадлежавших Васильчиковым. Карлика звали Со-фроном Осиповичем, ему было в конце 20-х годов около пятидесяти лет; он был грамотен и большой франт: «Пятидесятилетний малютка, кроме своего ума, острот и находчивости, был еще страстный охотник и меткий стрелок. Вот князю Иллариону Васильевичу Васильчикову раз и пришла в голову мысль взять с собой на царскую охоту своего Софрошу и потешить им государя. Выдумка князя имела успех: Софроша на охоте не дал почти ни одного промаха и ловкими своими словцами смешил Николая Павловича. За завтраком, говорят, государь посадил карлика около себя и, милостиво трепля его по плечу, спросил: «Ну что, маленький человечек, доволен ты сегодняшним днем?» — «Безмерно счастлив, ваше величество, и не забуду этого дня до последнего моего вздоха…» — «Ну, так научи меня, Софрон Осипович, как бы мне ознаменовать этот день, когда мы охотились вместе с тобою, так, чтобы ты никогда не забыл его». — «Примите меня на службу в вашу охоту, ваше величество, и дозвольте мне носить ее мундир. Тогда, если б я и мог забыть сегодняшний день, то это будет мне невозможно…» Государь расхохотался и тотчас приказал князю Васильчикову зачислить забавного карлика в свою охоту и велел нарядить его в мундир»{1803}.
Судя по всему, сам Николай Павлович стрелял средне, о чем свидетельствует рассказ, относящийся к 1848 году. Тогда государь также охотился в «Зверинце» на уток, а егерь после каждого неудачного выстрела все покрикивал с досадой: «Ниже держите!» и т. п. Наконец Николай Павлович не выдержал и попросил егеря самого пострелять, указывая ему в качестве цели то одного, то другого голубя. Три голубя тут же пали, сраженные меткими выстрелами. «Ну, молодец, — сказал Николай Павлович, — теперь я вижу, что ты можешь учить других стрелять»{1804}. В Музее П. И. Щукина в Москве находилась картина «Император Николай Павлович на охоте», воспроизведенная в первом издании труда Н. К. Шильдера{1805}.