Николай I

«Счастливый случай» в картах Николай Павлович признавал в благотворительных и праздничных карточных лотереях, до которых был большой охотник. Вещи для подарков в виде серебряных изделий, статуэток, малахитовых чернильниц, вееров, пряжек доставлялись из Английского магазина. Отмечая, что император был главным действующим лицом на этих лотереях, граф В. А. Соллогуб писал: «Все эти вещи размещались камер-лакеями на нескольких столах в зале, примыкавшей к гостиной императрицы. После чая государь переходил туда и садился перед небольшим столиком, на котором лежала игра карт. Надо сказать, что под каждой из названных мною вещей вместо номера лежало название карты: двойка, бубен или десятка треф, или валет червей и пр. — «Господа, — обращался к окружавшим его столик царедворцам государь, — кто из Вас желает купить у меня девятку червей?.. Славная карточка…» Выигрыши Николай Павлович вручал лично, а деньги, собранные на лотереях, после того, как следовал расчет с магазином, «раздавались петербургским бедным»^{1823}. На одной из таких благотворительных лотерей в 1838 году был разыгран портрет В. А. Жуковского, написанный К. П. Брюлловым, а на вырученные деньги выкуплен на волю Т. Г. Шевченко, поступивший после этого в Академию художеств. Тот самый Шевченко, который через шесть лет в поэме «Сон» изобразит императора бьющим без повода в морду своего главного вельможу, а Александру Федоровну — «высохшим опенком»…

Человек устойчивых привычек, Николай Павлович не был падок на модные игры, приходившие в Россию из Европы. Однажды в разговоре с императором граф П. Д. Киселев, рассуждая о физическом здоровье, упомянул о пользе кегельной игры! «Прекрасно, — отвечал государь, приняв это в шутку за совет себе, — вот я начну ездить всякий день в Английский клуб или лучше стану собирать к себе членов Совета по департаментам, чтобы потешиться кегельной игрою. Но в чем я уверен, — продолжал он уже более серьезно, — это в большой пользе для здоровья от делания ружьем. Двадцать лет не проходило дня, чтоб я не занимался этим движением, и в то время не знал ни завалов, ни прочих теперешних пакостей; я старался даже приучить к этому и жену, mais, hélas! tous mes efforts n’étaient qu’en pure parte (но, увы, все мои усилия были лишь к моей невыгоде)». Это дало повод к нескольким шуткам со стороны императрицы, которая с обыкновенною своей грациозностью в движениях стала представлять неудачные свои попытки в ружейных приемах»^{1824}. Именно эти карабины и стояли в углу кабинета Николая Павловича, когда его застигла смерть. И во время досуга император до мозга костей оставался человеком в мундире.

«Желал бы кончить жизнь в покое!»

Во время нового обострения восточного вопроса накануне Крымской войны в одном из писем Николай Павлович не смог скрыть своих чувств: «Сколько все это мне на старости прискорбно, отгадаешь. Желал бы кончить жизнь в покое!»^{1825} Николай Павлович помнил о смерти, составлял и редактировал завещания, допускал в письмах общие фразы о бренности жизни.

Крымская война в еще большей степени подействовала на его общее самочувствие. Управляющий III Отделением Л. В. Дубельт записал в дневнике 13 января 1854 года: «Его величество страдает ногою и лежит в постели. Мандт говорит, что у него рожа, а другие утверждают, что это подагра»^{1826}. Судя по всему, в последние годы жизни император не избежал и остеохондроза. Фрейлина А. Ф. Тютчева отметила в своем дневнике 7 декабря 1854 года: «Сегодня утром я была в арсенале, когда подошел император. Он подошел ко мне и спросил, почему вид у меня больной. Я ответила, что у меня болит спина. «У меня тоже, — сказал он, — для лечения я растираю себе спину льдом и советую Вам делать то же». Он еще некоторое время поговорил со мной с большим участием…»^{1827} В неопубликованной части воспоминаний А. Д. Блудовой сохранилось свидетельство о том, что незадолго до смерти Николай I «жаловался на начало боли в горле и сказал, что опять начинает стрелять в палец ноги — подагра опять». «Я сидела, — пишет А. Д. Блудова, — подле него и посмотрела на его сапоги. Доктор Мандт перед тем говорил отцу моему, что государю нужно надевать бархатный (в дословном переводе с французского. — Л. В.) сапог, мягкий и теплый, чтоб не застудить подагру». Возможно, имелся в виду сапог из мягкой шевровой кожи[16] с теплой подкладкой. Император не последовал совету. «Я должен служить во всем по порядку, — заявил он. — А уж если стану дряхл, так уж в чистую отставку пойду… Если не гожусь на службу, — уйду, — а пока есть сила, буду перемогаться до конца»^{1828}.