Николай I

В бюллетене № 3 о состоянии здоровья императора говорилось: «В три часа дня на 18 февраля при сделанном исследовании впервые оказались в нижней доле правого легкого явные признаки начинавшегося паралича. Извержение мокроты за несколько уже перед тем часов сделалось гораздо затруднительнее; большой палец на ноге оставался по-прежнему нечувствителен, а кожа сухою. Появление этих опасных признаков возвестило безнадежность положения государя. Между тем головной боли и никаких нервических припадков вовсе не было; сознание совершенно ясное; даже дыхание меньше затруднительное, хотя развитие паралича в легких по направлению снизу вверх продолжало распространяться»^{1834}. В 5 часов утра император продиктовал депешу в Москву, в которой сообщал, что умирает и прощается с Первопрестольной. В последнюю ночь, когда уже наступил паралич легких и дыхание становилось более стесненным и хриплым, император спросил Мандта: «Долго ли еще продлится эта отвратительная музыка?» Затем прибавил: «Если это начало конца, это очень тяжело. Я не думал, что так трудно умирать»^{1835}. Император нашел силы проститься со всеми. Во время прощания с императрицей перед причастием Николай Павлович попросил одеть его в мундир. Духовник протопресвитер В. Б. Бажанов выслушал последнюю исповедь Николая Павловича… В 8 часов 20 минут духовник начал читать отходную. Когда священник благословил императора, он сказал: «Думаю, что я никогда сознательно не сделал зла». В 10 часов он потерял способность речи. Судя по воспоминаниям, агония была мучительной. Николай Павлович был требователен не только к другим, но в еще большей степени к себе. Император во всем должен подавать пример, и накануне смерти, уже исповедавшись и призвав наследника, Николай Павлович сказал ему: «Учись умирать». 18 февраля 1855 года в 12 часов 20 минут пополудни император Николай Первый скончался. В половине первого над Зимним дворцом был поднят черный траурный флаг.

Вот как описывала покойного императора А. Ф. Тютчева сразу после кончины: «Император лежал поперек комнаты на очень простой железной кровати. Голова покоилась на зеленой кожаной подушке, а вместо одеяла на нем лежала солдатская шинель. Казалось, что смерть настигла его среди лишений военного лагеря, а не в роскоши пышного дворца. Все, что окружало его, дышало самой строгой простотой, начиная от обстановки и кончая дырявыми туфлями у подножия кровати». В дневнике от 19 февраля фрейлина записала: «Вечером я пошла на панихиду. Тело государя лежит все еще на кровати, но уже одето в кавалергардский мундир. Черты застыли, лицо имеет свинцовый оттенок. Прекрасное и мягкое выражение первой минуты исчезло. Это поистине смерть со всем ужасом разрушения, смерть, неумолимо провозглашающая ничтожество и непрочность всего земного»^{1836}.

Сразу же после кончины императора по Петербургу пошли слухи об отравлении, о яде, который якобы по его просьбе дал ему лейб-медик М. Мандт^{1837}. Слухам способствовало быстрое разложение тела покойного императора. Как отмечает А. Ф. Тютчева, император «сам сделал все распоряжения на случай своей смерти и пожелал, чтобы его бальзамировали по системе Ганоло, заключающейся в том, что делается простой надрез в артерии шеи и впускается туда электрический ток»^{1838}. Естественно, фрейлина не могла быть точной в медицинском объяснении. Бальзамирование производилось «путем вливания в кровяные жилы жидкостей, задерживающих гниение». Для бальзамирования тела, которое должно было проходить в присутствии министра Императорского двора, были приглашены 19 февраля в 10 часов вечера доктор Ф. Я. Карелль, лейб-хирург И. В. Енохин, лейб-медики Э. Рейнгольд, М. Мандт и М. Маркус. Бальзамирование было произведено незадолго до этого приглашенным в Россию из Вены для работы в Медико-хирургической академии профессором анатомии прозектором Венцелем Грубером. Ему помогал Г. Ю. Шульц. Бальзамирование, однако, оказалось неудачным. Соответствующий акт по этому поводу был написан рукой В. Л. Грубера и скреплен подписями 21 февраля. Особое мнение составил профессор анатомии П. А. Наронович, приписавший неудачу неопытности исполнителей. Специальная комиссия рассматривала процедуру бальзамирования 23 февраля и затем отметила в своем заключении от 25 февраля: «…Если бы при бальзамировании были удалены внутренности, то сохранение тела в целостности было бы гораздо вернее; но так как внутренности оставлены неприкосновенными, к бальзамированию же было приступлено спустя значительное после смерти время, то употребленный прозекторами Грубером и Шульцем способ мы считаем более верным…»^{1839} В итоге мастерство Венцеля Грубера не было поставлено под сомнение, и участники бальзамирования и аптекари были награждены.