Николай I

Представление о «масках», которые Николай I якобы то надевал, то снимал, разыгрывая свой «сценарий власти», верно только отчасти. Многие, как, например, хорошо знавшая императора М. П. Фредерикс, опровергают представление о некоторой его двойственности. Наоборот, цельная натура Николая Павловича была ближе к циклоидным характерам. Некоторое позерство и актерство вытекали из необходимости играть роль императора в соответствии с определенными установками и принципами, но они не были неожиданными. Он вел себя так, как должен был вести государь, по крайней мере так, как он должен был вести себя в его представлении. Описывая социальную установку психотипа циклоидов, Э. Кречмер пишет: «Они имеют потребность высказаться, высмеяться и выплакаться, ближайшим естественным путем стремятся к тому, что приводит их душу в адекватное движение, радует и облегчает ее, — к общению с людьми. Всякий раздражитель настроения находит в них отклик…» Чувство собственного достоинства у такого рода людей не приводит к резкому противоречию между личностью и окружающим миром; они не требуют жизни для себя и дают жить другим, но убеждены в ценности и правах своей индивидуальности. Лишь в редких случаях у них проявляется сильное честолюбие, которое подчас проявлялось у Николая Павловича. У циклоидов, как пишет Э. Кречмер, «влечение к труду и самомнение значительно больше, нежели сильное стремление к высоким идеалам… Названия «деятельный», «экономный», «солидный» и прежде всего «прилежный» относятся к самым частым характеристикам нашего материала»^{1875}.

Николай Павлович скорее тяготел (только тяготел, оставаясь здоровым человеком) к циклоидам с депрессивной окраской. Здоровые, в принципе, люди с такими задатками в обычное время дружелюбны, не угрюмы, понимают юмор, смеются вместе с другими, иногда сами острят, но в то же время часто меняют настроение из-за каких-нибудь мелочей, при печальных обстоятельствах печалятся дольше и глубже других, иногда плачут. «На тяжелых ответственных постах, — отмечает Э. Кречмер, — при опасных положениях, при неприятных ситуациях, при неожиданном крахе в делах они не становятся нервными, раздражительными, угрюмыми, как средние люди и особенно шизоиды, а делаются печальными. Все представляется им в мрачном свете и стоит перед ними как непреодолимое препятствие»^{1876}. Историк А. Е. Пресняков отмечал характерный для Николая Павловича перепад настроений, когда тот подчас «терялся в отчаянии от неудач — и тогда малодушно жаловался, даже плакал»^{1877}. В то же время меланхолические черты циклоида могут сочетаться и с гипоманиакальной половиной характера. Гипоманьяк вспыльчив, но человека с такими задатками гнев быстро освежает, он быстро вспыхивает и тут же становится добрым. Настроение циклоида меняется между веселостью и грустью, в целом же он отличается душевностью. Может быть, поэтому М. А. Корф несколько неожиданно для незнакомых близко с императором людей пишет о его «высокой, светлой, поэтической душе»^{1878}.

Действительно, некоторый налет романтизма, окрашенного в сентиментальные тона, не был чужд Николаю Павловичу: увлечение средневековым прошлым Англии, коллекционирование холодного оружия, царскосельская «карусель» в рыцарских латах, культ служения прекрасной даме в лице Александры Федоровны, склонность к произведениям Вальтера Скотта и Эжена Сю, любовь к морю, стремление к уединению в кругу семьи на лоне природы, стремление к идеалу в образе Петра I… «В Петергофе, — пишет А. Н. Бенуа, — образ двух русских государей, стяжавших себе славу неумолимой строгости, получает иной оттенок. Фигуры Петра Великого и Николая I приобретают в окружении петергофской атмосферы оттенок «милой уютности». Один превращается в голландского средней руки помещика… Другой рисуется романтическим мечтателем, увлеченным мыслями о далеком рыцарском средневековье или о менее далекой эпохе грациозно-шаловливого рококо»^{1879}. С учетом этих настроений становится понятным отмеченное инженером А. И. Дельвигом намерение, якобы высказанное Николаем Павловичем при посещении Нижнего Новгорода в 1843 году, после двадцатипятилетия царствования передать престол наследнику, а самому поселиться в одной из башен Нижегородского кремля^{1880}.