Николай I

Что касается оценки поведения самого Николая Павловича, мнения современников весьма противоречивы. Даже Николай Павлович иногда противоречил сам себе. «Я не трушу», — сказал он тогда Е. Ф. Комаровскому^{361}. Потом, в другой раз, княгине Сайн-Витгенштейн признается, что был 14 декабря далеко не храбр, «но долг заставлял меня побороть себя»^{362}. А вот отзыв уважавшего Николая 1 артиста П. А. Каратыгина: «Известно всем, что это несвоевременное представление на Руси имело несчастное fiasco благодаря твердости и мужеству молодого императора»^{363}. Николай Павлович действительно был на пределе физических возможностей. Он опасался не только и не столько за себя, сколько за семью. О ней были все его помыслы. Перед применением артиллерии он посылал предупредить о выстрелах. К семье он спешил и после команды открыть огонь.

В это время в Зимнем дворце уже около пяти часов томились неизвестностью приглашенные: государственные сановники, высшее духовенство, военные и гражданские чины, дамы, съехавшиеся на торжественный молебен по случаю воцарения, который был назначен первоначально на час дня (по другим данным, на два часа)^{364}. По свидетельству В. И. Фелькнера, молебен состоялся в 6 часов вечера «с обыкновенною в таких случаях торжественностью»^{365}. Секретарь же Марии Федоровны Г. И. Вилламов отметил, что Николай Павлович вернулся с Сенатской площади в 6 часов вечера; благодарственный молебен состоялся в 7 часов, а обед — в 8 часов, после чего присутствующим было предложено провести эту ночь во дворце^{366}. Императрица Александра Федоровна отнесла молебен также к семи часам вечера^{367}, а М. А. Корф — к половине седьмого^{368}. Вероятно, последнее в наибольшей степени соответствует действительности.

Перед молебствием Николай Павлович приказал вынести к лейб-гвардии Саперному батальону семилетнего Александра. Его, одетого в мундир лейб-гвардии Гусарского полка, вынес камердинер Марии Федоровны Гримм. Вызвав вперед солдат, награжденных знаками отличия военного ордена, Николай Павлович разрешил им поцеловать наследника и, перед тем как распорядиться об охране Зимнего дворца, сказал: «Я не нуждаюсь в Вашей защите, но его я вверяю Вашей охране!»^{369} Именно эта сцена запечатлена на первом из исторических рельефов памятника Николаю I на Исаакиевской площади.

О действиях Николая Павловича между этой сценой и молебствием подробно рассказывает К. Ф. Толь: «…Отправя наследника к государыне императрице Александре Федоровне, государь сел на лошадь, и мы все за ним поскакали опять к войскам, на площади стоящим. Тут Его Величество поручил мне ехать к графу Милорадовичу, сказать ему, что ему крайне прискорбно, что он пролил кровь при таком несчастном случае, и приказал мне обстоятельно узнать о его положении… Гр. Милорадович произнес умирающим голосом: «Скажите государю, что я весьма счастлив, что мог пролить кровь мою в столь важную минуту. Я умираю спокойным, ибо чувствую, что исполнил долг, как всякому истинно русскому прилично» (М. А. Милорадович по национальности был серб. — Л. В.). Граф Милорадович лежал на постели, около него стояли доктора: Рюль, Крейтон и другие, от которых узнал я, что он ранен пулею, которая, попав в правый бок, остановилась около левой лопатки, где и вырезана была. Для прислуги находились камердинер государя и несколько придворных служителей. При сем случае доктора Рюль и Крейтон сказали мне, что рана весьма опасна, и он от оной умереть должен. С сим печальным известием возвратился я к государю, которого нашел у средних ворот Зимнего дворца. Донесение мое принято было Его Величеством с крайним соболезнованием. После сего государь, сойдя с лошади, прошел к государыне Марии Федоровне, а находившиеся при нем вошли в залу, где весь двор собран был, чтобы идти в церковь служить молебен»^{370}. Операцию М. А. Милорадовичу, не получившему до этого ни одного ранения в пяти десятках сражений, проводил его домашний врач военный медик В. М. Буташевич-Петрашевский (отец известного М. В. Буташевича-Петрашевского)^{371}. Присутствовали также адъюнкт-профессор Медико-хирургической академии И. П. Буяльский, хирург лейб-медик Н. Ф. Аренд и Буш. Посмотрев на вырезанную пулю, М. А. Милорадович воскликнул: «О, слава Богу! Это пуля не солдатская. Теперь я совершенно счастлив!»^{372} Отставным поручиком П. Г. Каховским была выпущена пистолетная «злая пуля с хвостиком».