Николай и Александра

Все эти пять суток, которые провел государь в Могилеве, он проявлял спокойствие и самообладание, привитые ему еще в детстве. 6 марта государь прощался со своей Ставкой. В большом зале в управлении дежурного генерала собрались все служащие, великие князья Сергей и Александр Михайловичи, Борис Владимирович, свита, генералы, офицеры и гражданские чины с генералом Алексеевым во главе. Тут же построилась команда нижних чинов от частей, расквартированных в Могилеве. Одетый в кубанскую пластунскую форму, вспоминает очевидец, государь спокойно вышел на середину зала, помолчав, начал говорить. По окончании речи он сердечно поблагодарил всех за труды и высказал уверенность, что Россия вместе с союзниками добьются победы над врагом. С ответным словом выступил взволнованный генерал Алексеев. Государь подошел и крепко обнял его. Послышались рыдания. Но, писал очевидец, все знали, что Государь уже отрекся от престола, и никто не решился отговаривать его. [(Свидетельство очевидца приводится в "Русской Летописи" (1922, кн.3, с.88-89)]: "При первых звуках голоса Государя послышались рыдания, и почти у всех были слезы на глазах, а затем несколько офицеров упали в обморок, начались истерики, и весь зал пришел в полное волнение, такое волнение, которое охватывает близких при прощании с дорогим, любимым, но уже не живым человеком. Около меня стояли генерал Петрово-Соловово. Великий князь Александр Михайлович и целый ряд других лиц и все они буквально рыдали.

Государь быстро овладел собою и направился к нижним чинам, поздоровался с ними, и солдаты ответили: "Здравия желаем Вашему Императорскому Величеству". Государь начал обходить команду, которая, так же как и офицерский состав Ставки, с глубокой грустью расставались с своим Царем, которому они служили верой и правдой. Послышались всхлипывания, рыдания, причитания; я сам лично слышал, как громадного роста вахмистр, кажется, кирасирского Его Величества полка, весь украшенный Георгиями и медалями, сквозь рыдания сказал: "Не покидай нас, Батюшка". Все смешалось, и Государь уходил из залы и спускался с лестницы, окруженный глубоко расстроенной толпой офицеров и солдат. Я не видел сам, но мне рассказывали, что какой-то казак-конвоец бросился в ноги Царю и просил не покидать Россию. Государь смутился и сказал: "Встань, не надо, не надо этого...".") Николай Александрович поклонился всем собравшимся и вышел из зала.

В своем кабинете он попрощался с иностранными наблюдателями. По словам генерала Хенбери-Вильямса, государь, одетый в полевую форму, выглядел утомленным и бледным, глаза, окруженные синевой, запали. С улыбкой встав из-за стола, он пригласил гостя сесть на диван и опустился рядом сам. "Он сказал, что намеревался осуществить реформы, - писал впоследствии генерал, - но события развивались слишком быстро, и он не успел сделать это. Что же касается того, чтобы отречься в пользу цесаревича и поставить при нем регента, он не смог пойти на подобный шаг, будучи не с силах расстаться с единственным сыном. Он знал, что императрица того же мнения. Он надеялся, что... ему разрешат уехать в Крым... Если же придется уехать, то он предпочел бы Англию... Он прибавил, что необходимо оказать поддержку существующему правительству, поскольку это самый верный способ удержать Россию в рядах союзников и закончить войну... Он высказал опасение, что революция означает развал армии... Когда я попрощался с императором, он повернулся ко мне и произнес: "Помните, самое главное - это разгромить Германию".

Изменение статуса Николая Александровича тактично скрывалось окружающими, продолжавшими оказывать ему знаки внимания. Однако это проявлялось в ряде деталей. Наутро после прощания государя с персоналом Ставки офицеры и нижние чины его конвоя, выстроившись возле губернаторского дома, громко произнесли присягу новой власти. После этого прочли молитву. При этом, впервые за несколько последних столетий, в ней не упоминались имена царя и членов императорской семьи. В связи с отречением императора в Могилеве состоялись митинги. Вечером в городе была иллюминация, по улицам ходили толпы народа и что-то кричали. В окнах городской управы, как раз напротив окна кабинета государя, вывесили два огромных кумачовых полотнища. Свитские офицеры один за другим стали удалять с погон царские вензеля и срезать адъютантские аксельбанты. Государь отнесся к этому снисходительно, но и 8 (21) марта Алексеев телеграфировал Брусилову: "Низложенный император понимает необходимость и разрешил немедленно снять вензеля и аксельбанты".