Николай II (Том II)

Все истово сотворили крестное знамение, и, пока пили шампанское, Николай Николаевич отставил два пустых бокала и потянулся за третьим.

49

С первых дней войны Царское Село, Гатчина, Петергоф, Павловск и другие загородные гнёзда членов Царской Фамилии и аристократии почти не изменили своего облика. Единственное, что произошло, – блестящие гвардейские мундиры офицеров и нижних чинов были заменены на серо-зелёную походную форму. Но точно также играла музыка в павильоне подле вокзала Павловска, куда собирались чиновные дачники, чтобы послушать мелодии Штрауса, хоть он и был австрийцем, Легара и других модных композиторов, показать яркие летние наряды своих дам. Правда, в первые же дни после объявления войны вышел царский запрет на алкогольные напитки, но кто же в России буквально исполняет дурацкие законы?

Рестораторы немедленно нашли выход: коньяк, вина и даже водку стали подавать в чайниках, а шампанское – в кувшинах, словно квас или ситро… Для простого же народа, у которого закрытие винных монополек вызвало особенный приступ жажды, в подполье, ещё более конспиративном, чем большевистское, возникло производство «пенного вина», то есть самогона…

Что касается великокняжеских дворов и дворцов знатнейших фамилий, то они своих обычаев подавать к каждому блюду соответствующее вино, а к кофе и десерту – ликёры, коньяки, разумеется, нисколько не изменили. Их погреба были полны французских, рейнских, мозельских, токайских вин. Война только подняла цены на эти сокровища.

…Посол великой союзницы России – прекрасной Франции – с удовольствием отметил про себя подобное отступление от царского закона, будучи приглашён на обед к великой княгине Марии Павловне Старшей в её загородный дворец в Царском Селе. Вдова великого князя Владимира Александровича, который был одним из первейших гурманов своего времени и не просто наслаждался изысканными винами и кухней, но от многих парадных обедов, ужинов, царских и иных пиров, где он выступал строгим ценителем блюд и напитков, оставил по горячим следам критические заметки на листах меню и винных карт, составивших теперь гордость великокняжеского архива, свято хранила кулинарные традиции, заложенные супругом. Палеолог любил у неё обедать, поскольку повара и винные подвалы Марии Павловны оставались безупречны. Кроме того, информация, которую посол получал из этого источника, была бесценной – как по глубине и оригинальности, так и по свежести.

…Посреди розария в парке подле дворца Владимировичей разбит сказочный белоснежный полотняный, с золотой тесьмой шатёр, три стены которого подняты. Лёгкий сквознячок доносит от цветущих кустов благоухание. В шатре, на турецких коврах, устилающих дощатый пол, накрыт на двенадцать персон стол. На нём – старинное серебро, подсвечники, саксонский фарфор, гирлянды цветов, лежащие посередине крахмальной скатерти и причудливо огибающие массивные столовые украшения из серебра. При выходе гостей из дворца в сад слуги зажигают свечи, хотя на улице совершенно светло.

В первой паре направляются к столу хозяйка дома, опираясь на руку почётного гостя – французского посла. Следующая пара – её старший сын Кирилл Владимирович со своей супругой Викторией Фёдоровной. Затем дочь и зять Марии Павловны, великая княгиня Елена Владимировна и принц Николай Греческий, три фрейлины малого двора Марии Павловны с её камергерами, которых Палеолог не знает…

За столом говорят по-французски, подают французские вина, меню – тоже французское. Вина – безупречны, кухня – также, а вот французский язык великой княгини не чист: в нём звучит северонемецкий акцент, поскольку она учила его в детстве, в глухом германском княжестве Мекленбург-Шверинском, в котором и по-немецки-то говорят так, словно горячая каша наполняет рот…

«Это ещё терпимо, – размышляет французский посол, – а что же думать русским, если великая княгиня, мать претендентов на российский престол, как злословят её завистники, за сорок лет своей жизни в России научилась еле-еле говорить по-русски… Теперь это будет ей не совсем удобно!..»

Завязывается общий непринуждённый разговор, и посол находит, что французский язык супруги Кирилла Виктории – великолепен. Хотя Виктория, так же как и её свекровь, – урождённая немецкая принцесса, Саксен-Кобург-Готская.

Великий князь Кирилл с восторгом говорит о патриотическом подъёме, охватившем Россию, в том числе и простонародье, подлежащее мобилизации. Французский посол с удивлением узнаёт, что русское законодательство отнюдь не предусматривает жертвенной готовности образованных классов защищать Отечество и не требует мобилизации молодёжи из этих классов. И русская интеллигенция демонстрирует свой патриотизм главным образом исполнением гимна в загородных ресторанах и пылкими речами ораторов на бесчисленных «собраниях»…

Великий князь с пафосом говорит о том, что десятки юных интеллигентов – студентов и старших гимназистов добровольцами идут в армию, а несколько сот даже изъявили желание пройти ускоренные офицерские курсы в юнкерских училищах.