Николай Коняев. Два лица Власова.

там немного постреляешь… [95] В результате создаешь впечатление крепкой обороны, что много

пулевых точек. А на самом деле она почти пуста.

За двое суток, до этого к нам прибыл новый помощник начальника штаба. Вечерело. Было тихо.

Позвонил он на правую точку, где дежурил Гончарук. Ответ Гончарука по телефону ему, видимо, не

понравился. Позвонил мне и приказал немедленно сменить Гончарука. Дескать, не умеет

разговаривать. Я знал Гончарука с формирования, как отличного, хорошего бойца. Придирку и приказ

помощника начальника штаба считал необоснованными, а главное, не было запасных бойцов, чтобы

сменить Гончарука.

Пошел переговорить с комполка. Он поддержал нового ПНШ. Пришлось снять и отправить двух

хороших бойцов Самаркина и Петрякова. Только они ушли, минут через двадцать началась стрельба.

Завязался бой. Немцы получили большое подкрепление и пошли в наступление. Зашли в правый

стык и ударили во фланг нашей обороны. Гончарук передал по телефону:

— Немцы! Отстреливаюсь!

В трубку была слышна вся стрельба.

Патроны, видимо, вышли, и он передал:

— Погибаю!

И все. Комполка вызвал меня и сказал:

— Собери своих бойцов и возьми из санчасти больных, направляйтесь к переднему краю на край

болота. Туда ушла наша дивизионная разведка. Вместе с ней будете действовать.

Взял с собой вновь прибывшего лейтенанта Киселя, бойцов Шишкина, Тарасова, из санчасти четырех

больных и раненых, но они были даже без винтовок и патронов. А где там это возьмешь, когда

передний край занят немцами?

Это не первый был случай, когда некоторые бойцы без винтовок и патронов шли в атаку, вместе со

всеми останавливая натиск врагов, грудью защищая свою Родину.

Двинулись в назначенное место. Вышли на болото, идем по лежням. Увидели, что кто–то идет

навстречу. Подходим, это — Петряков.

— Товарищ командир, — говорит, — не ходите туда, там очень много немцев и сильно вооружены. Я

только случайно не попал в плен. Только вышли от вас, поднялась стрельба, но мы не придали этому

значения. Прошли болото, смотрим, сучья собирают. Ночью не видно кто. Говорим, чего вы ночью

сучья собираете? А они схватили нас и кричат: «Хорь! Хорь!» Я сразу скинул карабин с плеча. Немец

схватился за карабин. Я бросился бежать. Они стреляли, но не попали. А Самарина схватило

несколько человек, и ему вырваться не удалось… Вы не ходите туда.

— Иди, — сказал я ему, — и доложи командиру полка обо всем, а мы пойдем. Так приказано.

Вышли из болота в то место, где должна быть дивизионная разведка. Это всего сто метров от нашего

переднего края и противника. Разведки там и духом не пахло. У меня была трубка ТАТ, я включился в

линию и доложил [96] о положении командиру полка. Потом рассредоточил своих бойцов. Тарасова

посадил вправо у березы, остальных безоружных посадил у лежащей елки. Сам с Шишкиным остался

у провода. Догадались и провод телефонный обрезали, чтобы немцы нас не подслушивали. Смотрим,

провод пополз. Мы поняли, что немцы тянут его на себя, чтобы определить расстояние до нас. Тут

Тарасов замахал мне.

— Вон, — говорит. — Немцы! Отбиваться было нечем.

— Не кричи, — говорю, — пускай идут.

Только прошли, смотрим, немцы идут прямо на нас и, не доходя метров пятнадцать, поворачивают

влево. Колонной, друг за другом, несут на себе пулемет, миномет, коробки с боеприпасами. Ждать

больше было нечего. Я поднял автомат, провел слева направо по строю, выпустив весь диск. Потом

скомандовал: «За мной!» Все бросились за мной в болото.

— Ложись, — говорю, — между больших кочек.

Толвка легли, как немцы открыли ответный пулеметный и автоматный огонь, мелкие березки и

сосенки, с краю болота, все оказались срезаны. Огонь прекратили, но на нас не пошли, а двинулись

дальше. Мы поднялись все, за исключением лейтенанта Киселя, которого не оказалось, и пошли по

болоту за первой группой немцев, потом взяли вправо и вышли на лежневку. Включился в линию и

передал командиру полка, что патронов нет. Спросил, что делать дальше?

Он ни слова не сказал, повесил трубку.

Мы сидим на кочках кружком.

— Слышите? — говорит один. — Вода булькает.

— Наверное, немцы, — говорит другой боец.

Взглянули, верно, метрах в сорока немцы, идут прямо на нас, врассыпную. Одежда у них, как и у нас,

вся в грязи. Стрелять было нечем, и я сказал: «За мной!» Встали и пошли в направлении за первой

группой немцев. Немцы, видимо, приняли нас за своих из первой группы и не дали по нам ни

одного выстрела. Когда догнали первую группу немцев, в кустарнике услышали разговор и свернули

вправо, и вдруг голос:

— Стой! Кто идет?

— Свои!

Подошли, это, оказалось, состав батальона, семнадцать человек с лейтенантом, отступившие с линии

обороны. Я спросил:

— Патроны есть?

— Есть!

Взяли у них патроны. Объяснил, что сюда идут немцы, а одна группа уже пошла мимо.

— Идемте, — говорю, — от нас несколько метров — кружевина чистого болота, топь, мы их тут

встретим… [97]

Вышли из болота и подходим к своим позициям. Увидели, лежит кучкой одежда Самарина, она для

нас была известная, обгоревшая. А где же Самарин? Кругом осмотрели, его нет. Кто–то сказал:

— Может, переоделся и ушел с ними.

Не верили в это. Подошли к нашим позициям.